Зашитый начал размышлять, куда бы ему пристроиться, как открылась дверь, в которую вышел Джек, и на веранду неповоротливо вкатился, другого слова нельзя было подобрать, круглый Стысь. Лицо его было розовым, был он в длинном чёрном со звёздами, как у мага, халате и тапочках, по всему видно, что только из душа. Не здороваясь, указал Зашитому на одно из кресел возле столика, в другое сел сам. Полы халата распахнулись, являя взору Зашитого волосатые жирные ноги. Заметив, что гость уставился на его конечности, так неожиданно вылезшие из халата, Стысь запахнул его и удобнее устроился в кресле.
— Кури, — сказал он вместо приветствия и протянул Зашитому пачку «Мальборо».
Васька не отказался, взял из пачки сигарету, достал из кармана зажигалку и прикурил. Затянулся и Стысь, внимательно оглядывая своего подручного, расположившегося в кресле напротив.
— Рассказывай, какие новости, — отрывисто бросил Стысь, постукивая пальцем по сигарете, стряхивая пепел. На толстом, волосатом безымянном пальце блестел массивный золотой перстень.
Зашитый выдохнул дым, тоже потянулся к пепельнице, уронил пепел на ковер, и неторопливо начал:
— Следим за художником. Зовут его Николай Воронин, он одинок, жена умерла лет пять назад, с тех пор постоянно живёт в Дурове. Всё свободное от огорода время проводит на природе — пишет натюрморты и продает их в Москве. На эти деньги и существует. С Ахметкой встречался, знал его давно, но дружбы не поддерживал. — Зашитый сказал это монотонно, словно заученный урок. И под конец добавил: — Вместе с Фотографом обыскали весь дом, но иконы не нашли.
— Хорошо искали? — спросил Стысь, исподлобья глядя на Зашитого.
— Обижаешь, шеф, — с ухмылкой ответил Васька. — Всё осмотрели, всё перерыли. Нет у него иконы. Могу побожиться. Может, она у него и была, но сейчас в наличии нет.
— А с Ахметкиной дочерью разобрались?
— Разобрались. Обух неделю пас её, всё выверил. Нет деревяшки у неё. Не отдавал ей Ахметка икону.
— Что ж она сквозь землю провалилась?
— Ищем.
— И у этой тётки с хутора тоже проверили?
— У неё тоже нету. Я об этом ещё раньше говорил.
— Мне думается она у художника, — покусал губы Стысь. — Не могла она исчезнуть.
Зашитому он только недавно сказал, что патрону не столько икона нужна, сколько то, что находится в ней. Чтобы не разжигать аппетит уголовника, Алик сообщил, что в тайнике находится ценный пергамент, очень важный для научного мира. Зашитый тогда усмехнулся, скривив губы, но ничего не сказал.
— Я просил проверить, — продолжал Стысь, — зачем художник вызвал своего приятеля из Москвы. Узнали что-нибудь?
— За этим приятелем мы с самого начала следили. Как сели ему на хвост, так и не отпускали.
— А зачем стреляли? Вам же сказано было — делайте всё тихо.
— Так он стал уходить, а уже темно. Ну, я в баллон и саданул… — Зашитый сделал виноватое лицо.
— Это вечером. А днём на дороге?
«И про это разболтали, сучары, — подумал Зашитый. — Уши оборву доносчику».
— Так вышло, — скрыл недобрый взгляд Зашитый, опустив глаза.
— Так вышло, — передразнил Стысь. — Твоя самодеятельность до добра не доведёт. Ты брось свои уголовные замашки. Ты на службе, понял? И выполняй всё в точности, что тебе приказывают. Без самодеятельности. Второй раз уже прокалываешься. Ахметку придушил, теперь с этим приятелем художника. А результатов нет, хотя гонорар исправно получаешь… Своими непродуманными действиями могли спугнуть художника. — Стысь передохнул от длинной речи. — Сюда скоро на неделю-две патрон приедет. Дня через два Ольга прикатит, дед приехал — следит за каждым моим шагом. А что я Полу скажу? Он же с меня три шкуры сдерёт, пинкертоны несчастные!
Зашитый ничего не ответил, с силой вдавливая докуренную сигарету в хрусталь пепельницы.
— А что ваш Фотограф! На кой шут мы его к Воронину приставили? Ни одной зацепки… Хотя премию ты получил за него…
— Это твоя самодеятельность и патрона, шеф, — раскинул руки Зашитый. — Я тебе предлагал способ быстро всё узнать, но ты отказался. А согласно вашему протоколу вы будете искать эту икону лет двести. — Зашитый аж зарделся, произнося эту тираду.
— Я тебя спрашивал, зачем приятель к Воронину пожаловал. Ты мне не ответил.
— Нет прямого ответа на твой вопрос, шеф. Но, думается, неспроста. Он же приехал по телеграмме Воронина, а это о чём-то говорит. Телеграмму зря давать не будут.
— А что в телеграмме говорилось, знаешь?
— Знаю. «Сергей, срочно приезжай. Срочно!»
— Из текста ничего не понятно, зачем он его вызвал.
— Зато понятно, что дело срочное.
— Это дураку ясно, что срочное.
— Но это не всё, шеф, — продолжал Зашитый.
— А что ещё? — Стысь с жадностью затянулся, выпустил дым из ноздрей и потушил окурок.
— Приятель художника привёз с собой ещё одного человека.
— Вот как! И кто же он?
— Пока не выяснили. Богодул какой-то…
Стысь уставился на Зашитого. Тот понял и объяснил:
— Нищий, по-вашему, бомжара.
— От самой Москвы ехал?
— Да нет. Где-то по дороге подсел. Но где — проморгали.
— Будем следить за всеми, авось эти художники проколятся. Ведь должны они предпринять какие-то действия?