Мусаси

Здесь, у подножия холма Саннэн, на котором стоял храм Киёмидзу, улочки были узкими и грязными, зато за домами и лавками виднелись бамбуковые рощицы и небольшие поля, цветущие камелии и груши. Осуги любила эту гостиницу. Она останавливалась в ней всегда, приезжая в Киото, и хозяин непременно предоставлял ей отдельный маленький домик. За домиком начинался сад, а перед ним был огородик, за которым располагалась гостиничная кухня, где постоянно кипела работа.

— Оцу! — донесся голос из кухни. — Время обедать. Принести обед?

— Пора уже? — переспросила Оцу. — Я поем вместе с пожилой женщиной, когда та вернется.

— Она говорила, что задержится допоздна.

— Есть не хочется.

— Не представляю, как можно жить без еды!

Во двор гостиницы ветром заносило дым от печей, в которых на сосновых поленьях гончары обжигали свои изделия. Когда разжигали все печи, дым становился удушливым, но потом весеннее небо казалось необычайно чистым и голубым.

С улицы доносились голоса паломников, идущих в храм, ржание лошадей, стук копыт. Новость о победе Мусаси над Сэйдзюро Оцу услышала от случайных встречных здесь же. Образ Мусаси возник перед ее взором. «Дзётаро наверняка был в тот день около Рэндайдзи, — подумала Оцу, — поскорее бы он пришел и обо всем рассказал!»

Оцу не верила, что мальчик не может найти ее. Прошло уже двадцать дней. Дзётаро знал, что она живет у подножия холма Саннэн. Конечно, Дзётаро мог заболеть, но Оцу сомневалась в этом, потому что мальчишка отличался крепким здоровьем. «Носится где-нибудь, бесшабашный, воздушных змеев запускает». Оцу невольно почувствовала легкую зависть к свободе Дзётаро.

А вдруг Дзётаро ждал ее? Она ведь обещала, что скоро вернется в дом Карасумару. Осуги запретила Оцу выходить из гостиницы без ее разрешения. Старуха наверняка поручила хозяину и слугам следить за девушкой. Стоило ей посмотреть в сторону улицы, как кто-нибудь обязательно интересовался: «Собираешься куда-то пойти, Оцу?» Вопрос звучал ненавязчиво, но Оцу догадывалась о причине любопытства. Письмо она могла передать только через постояльцев гостиницы. Их, однако, предупредили о необходимости придерживать все послания Оцу.

Осуги пользовалась известностью в квартале, и люди охотно выполняли ее поручения. Некоторые из местных лавочников, носильщиков паланкинов и извозчиков видели, как в прошлом году она вызвала на бой Мусаси в Киёмидзу, и ее отвага поразила их.

Оцу сшивала выстиранный дорожный костюм Осуги. Неожиданно за сёдзи мелькнула тень и незнакомый голос произнес: «Туда ли я попала?» Это была молодая женщина, которая с улицы зашла во двор гостиницы и теперь стояла под сливовым деревом между двумя маленькими грядками лука. Она выглядела взволнованной и немного испуганной, ей явно не хотелось уходить отсюда.

— Это гостиница? У ворот висит фонарь с названием гостиницы, — обратилась она к Оцу.

Оцу не поверила своим глазам. У нее заныло сердце при виде незнакомки.

— А где же сама гостиница? — неуверенно спросила Акэми, полагая, что ошиблась. Взглянув на цветущую сливу, она воскликнула: — Какая прелесть!

Оцу молча наблюдала за девушкой. Из гостиницы прибежал слуга, которого позвала одна из кухарок.

— Вы ищете вход в гостиницу?

— Да.

— Пожалуйста, он на углу, справа от ворот.

— Гостиница выходит прямо на улицу?

— Да, но у нас очень тихо.

— Мне нужна такая комната, чтобы никто не видел, как я прихожу и ухожу. Я подумала, что гостиница стоит в глубине улицы. А этот домик — тоже ваш?

— Да.

— Приятное, спокойное место.

— У нас хорошие комнаты и в главном доме.

— В домике, как я заметила, живет какая-то женщина. Нельзя ли поселиться вместе с ней?

— Видите ли, с ней еще одна гостья, старая и, простите, очень нервная.

— Мне это не помешает.

— Хорошо, я спрошу у пожилой госпожи, когда она придет. Ее сейчас нет.

— Могу я до той поры где-нибудь передохнуть?

— Да, пожалуйста!

Слуга повел Акэми по переходу в главный дом. Оцу пожалела, что не воспользовалась возможностью задать девушке несколько вопросов. Природная робость часто подводила Оцу, и ей хотелось быть пообщительнее.

Когда ревнивые мысли начинали завладевать Оцу, она уговаривала себя тем, что Мусаси не из тех мужчин, которые легко меняют свои привязанности. В то злосчастное утро Оцу был нанесен жестокий удар. «Ей легче проводить время с Мусаси… Она, верно, поумнее меня и хорошо знает, чем привлечь сердце мужчины…» — думала Оцу.

До того дня мысль о возможной сопернице никогда не приходила в голову Оцу. Сейчас она во всем винила себя. «Я некрасива… Не слишком сообразительна… У меня нет ни родителей, ни родственников, которые поддержали бы меня и помогли бы устроить жизнь». Приглядываясь к другим женщинам, Оцу с грустью думала, что мечты ее напрасны и глупо надеяться на чувство со стороны Мусаси. Она сознавала, что никогда больше не переживет страстного порыва, который увлек ее на старую криптомерию, чтобы отвязать Мусаси в ту грозовую ночь.