Мусаси

— Не говори так, Оцу.

— Твоя мать знает и обещала сказать тебе. Мы должны были встретиться с тобой, чтобы навсегда расстаться.

— Вот как! Это, вероятно, поручение Мусаси? Я угадал?

— Нет. Мусаси здесь ни при чем. Я не получаю ничьих указаний.

— В конце концов, у меня тоже есть гордость, как у каждого мужчины. Раз тебе больше нечего сказать…

— Ты что? — воскликнула Оцу.

— Я не хуже Мусаси и не допущу, чтобы вы были вместе. Готов пожертвовать жизнью. Слышишь, я этого не допущу! Никогда!

— Кто ты такой, чтобы решать нашу судьбу?

— Я не позволю тебе выйти замуж за Мусаси. Запомни, Оцу, ты не с Мусаси была помолвлена!

— Не тебе напоминать об этом.

— Мне! Ты была обещана мне в жены и без моего согласия не имеешь права выходить за другого.

— Ты трус, Матахати! Ты жалок. Как можно так унижаться? Я получила письма от тебя и от женщины по имени Око, которые извещали о разрыве помолвки.

— Ничего не знаю. Я никогда не писал тебе. Все подстроила Око.

— Неправда. Одно письмо было написано твоей рукой. Ты писал, чтобы я забыла о тебе и нашла себе другого жениха.

— Где оно? Покажи письмо!

— У меня его нет. Такуан, прочитав его, высморкался в листки и выбросил.

— Значит, у тебя нет доказательств. Тебе никто не поверит. Вся деревня знает, что ты помолвлена со мной. Правда на моей стороне. Подумай, Оцу! Ты не будешь счастливой, если пойдешь против всех ради Мусаси. Ты расстроилась из-за Око, но клянусь, с этой женщиной покончено.

— Не теряй времени, Матахати!

— Ты не хочешь дослушать мои извинения?

— Матахати, ты сейчас гордо заявил, что ты мужчина. Почему ты не поступаешь по-мужски? Ни одна женщина не отдаст сердце слабому, бесчестному и лживому трусу. Женщины не любят слабых.

— Не забывайся!

— Отпусти меня! Рукав оторвешь!

— Ты… Мерзкая потаскуха!

— Замолчи!

— Если ты не выслушаешь меня, пеняй на себя, Оцу!

— Матахати!

— Если хочешь жить, поклянись, что отречешься от Мусаси!

Матахати отпустил руку Оцу, чтобы вытащить меч. Казалось, вырвавшийся из ножен клинок подчинил волю Матахати. Оцу увидела одержимого человека с диким блеском в глазах.

Она вскрикнула, испугавшись не оружия, а безумного вида Матахати.

— Мерзавка! — завопил Матахати, бросаясь за убегающей Оцу. Меч обрубил узел оби на кимоно девушки.

«Ее нельзя упустить», — думал Матахати, преследуя Оцу и громко окликая мать.

Осуги кинулась на помощь сыну, на ходу вытаскивая меч. «Неужели все испортил?» — мелькнула у нее мысль.

— Вот она! Держи ее, мама! — кричал Матахати. Вынырнув из кустов, он едва не сшиб с ног Осуги.

— Где она? — воскликнул он, дико озираясь по сторонам.

— Ты не прикончил ее?

— Она убежала.

— Болван!

— Смотри, вон она! Внизу!

Оцу, спускаясь по крутому склону оврага, зацепилась за куст и на миг остановилась. Поблизости шумел водопад. Оцу бросилась вперед, придерживая разорванный рукав. Водопад бурлил где-то за ее спиной.

— Она в ловушке, — раздался голос Осуги. Непроглядная тьма окутывала дно оврага.

— Вот она лежит! Руби, Матахати!

Матахати уже не владел собой. Прыгнув вперед, он яростно рубанул по лежащему на земле телу.

— Исчадие ада! — крикнул он.

Тьму огласил предсмертный вопль и треск ломаемых сучьев.

— Вот тебе, вот!

Матахати неистово наносил один удар за другим. Казалось, меч разломится от силы Матахати. Он был пьян от крови, глаза полыхали огнем.

Все кончено. Наступила тишина.

Бессильно опустив окровавленный меч, Матахати начал приходить в себя. Глаза были пустыми. Он взглянул на руки — они были красными. Кровь алела на его лице, на одежде. Кровь Оцу! Земля поплыла у него под ногами.

— Молодец, сынок! Наконец ты выполнил долг! Задыхаясь от восхищения, за спиной Матахати стояла Осуги. Она вглядывалась в месиво помятых и поломанных кустов.

— Как я рада! Мы сдержали слово! Половина бремени упала с меня. Теперь мы можем смотреть в глаза всей деревне. Что с тобой? Немедленно отсеки голову.

Видя нерешительность сына, Осуги засмеялась.

— Не хватает смелости? Коли ты такой нежный, я сама! Отойди!

Матахати стоял неподвижно. Едва мать сделала шаг вперед, он стукнул ее рукояткой меча по плечу.

— Ты что, с ума сошел? — закричала, чуть не упав, Осуги.

— Мама!

— Что?

У Матахати сел голос, в горле что-то булькало. Окровавленной рукой он провел по глазам.

— Я ее убил… Убил Оцу.

— Похвально. Почему ты плачешь?

— Как не плакать? Это ты безумная старая карга.

— Тебе ее жалко?

— Да… да! Все ты! Почему до сих пор ты жива? Я бы сумел вернуть Оцу. Все ты со своей честью дома!

— Прекрати детский лепет. Если она так мила тебе, почему же ты не убил меня?

— Будь я способен, я бы… Есть ли что чудовищнее сумасбродной, одержимой матери?

— Не смей! Как только язык поворачивается!

— Отныне буду жить по-своему. Загублю себя, никому до этого дела нет!

— Ты всегда был нытиком, Матахати. Выходил из себя и закатывал сцены, чтобы досадить матери.

— Ты у меня еще поплачешь, старая скотина! Ведьма! Ненавижу тебя!

— Вот как! Мы сердимся! Прочь с дороги! Я возьму голову Оцу, а уж потом с тобой поговорю.

— С разговорами покончено. Больше не намерен слушать тебя!