Мусаси

— Я бы пошел, но господин Чахлая Борода, меня не жалует. Мне ужасно хочется сказать ему, какая у него дурацкая физиономия с этими усишками. Ребячество, конечно, но ничего не могу с собой поделать.

— Одна я не пойду.

— Там будет настоятель.

— Но он всегда исчезает, когда я прихожу.

— Плохо. Ладно, пойдем! А теперь умойся и постарайся взять себя в руки.

Уже подвыпивший самурай встрепенулся, когда Оцу появилась в комнате настоятеля. Он поправил съехавшую набок шапочку, выпрямился и стал требовать одну чашку сакэ за другой. Скоро его физиономия побагровела и выпученные глаза налились кровью. Он хотел бы наслаждаться сполна, но ему мешал посторонний в комнате. По другую сторону лампы согбенно сидел, как нищий, Такуан и читал книгу, раскрытую у него на коленях. Приняв его за храмового служку, самурай ткнул в его сторону пальцем и прохрипел:

— Эй, ты!

Такуан продолжал читать, пока Оцу не подтолкнула его. Такуан посмотрел отсутствующим взглядом и спросил:

— Вы меня?

Самурай грубо приказал:

— Да, тебя! Ты мне не нужен. Пошел вон!

— Но я не имею ничего против того, чтобы остаться здесь, — ответил Такуан с невинным видом.

— Не имеешь ничего против?

— Абсолютно! — ответил Такуан, снова погружаясь в чтение.

— Но я имею! — взорвался самурай. — Читающий здесь человек портит вкус сакэ.

— Прошу простить меня, — забеспокоился Такуан. — Как бестактно с моей стороны! Сейчас же закрою книгу!

— Меня раздражает само присутствие читателя!

— Хорошо, я попрошу Оцу унести книгу.

— Я не о книге, болван! Я говорю о тебе. Портишь мне настроение.

Такуан сделался серьезным.

— Это уже сложнее. Я пока не святой Ву Кунг, чтобы обратиться в струйку дыма или насекомое и примоститься на краешке вашего подноса.

Шея самурая побагровела, и глаза выкатились еще больше. Он теперь походил на рыбу-шар.

— Вон с моих глаз, дурак! — закричал он.

— Слушаюсь, — с поклоном ответил Такуан и, обратившись к Оцу, сказал: — Гость предпочитает остаться один. Любовь к одиночеству — отличительное свойство мудрецов. Пойдем, не будем мешать.

— Почему… почему ты…

— Что-то не так?

— С чего ты взял, что Оцу должна уйти с тобой, чучело?

Такуан скрестил руки на груди.

— Путем многолетних наблюдений я пришел к выводу, что большинство монахов и священнослужителей не отличается красотой. Это относится и к самураям. К вам, например.

— Что? — заорал вояка, глаза его чуть не выпрыгивали из орбит.

— Вы когда-нибудь думали о своих усах? Я имею в виду, вы когда-нибудь смотрели на них беспристрастно?

— Ублюдок! — взревел вояка, хватая прислоненный к стене меч. — Берегись!

Пристально глядя на вскочившего самурая, Такуан невозмутимо ответил:

— Как мне беречься?

Самурай, сжимая вложенный в ножны меч, орал не помня себя:

— Хватит болтать! Сейчас ты мне за все ответишь!

Такуан рассмеялся.

— Неужели вы хотите отрубить мне голову? Если да, то лучше откажитесь от этой мысли. Страшно неблагодарное занятие.

— Неблагодарное?

— Ну да. Я не знаю ничего более занудного, чем отрезать голову монаху. Она свалится на пол и будет смеяться над вами. Невелик подвиг. И потом, какой вам с этого прок?

— Мне будет довольно и того, что ты раз и навсегда заткнешься! — проревел самурай. — Без головы тебе будет трудно продолжать свои нахальные речи.

Он был из тех, кому храбрости придает оружие в руке. Зловеще засмеявшись, он сделал угрожающий выпад вперед.

— Не надо горячиться!

Невозмутимость Такуана настолько взбесила военного, что его рука, державшая зачехленный меч, затряслась крупной дрожью. Оцу встала между ними, чтобы защитить Такуана.

— Что ты болтаешь, Такуан? — вмешалась она в надежде разрядить обстановку. — Нельзя так разговаривать с воинами. Извинись сейчас же! Попроси прощения!

Такуан и не думал отступать.

— Отойди, Оцу! Не волнуйся! Неужели ты думаешь, что меня может обезглавить этот олух, который, имея в распоряжении десятки хорошо вооруженных людей, вот уже двадцать дней не может поймать полуголодного, обессиленного беглеца? Если у него не хватает ума поймать Такэдзо, было бы странным ожидать, что он сладит со мной.

— Ни с места! — скомандовал самурай. Его распухшая физиономия побагровела. Он выхватил из ножен меч.

— Отойди, Оцу! Разделаю этого служку пополам!

Оцу упала в ноги самураю и взмолилась:

— Ваш гнев совершенно справедлив, но проявите снисходительность. У него не все в порядке с головой. Он со всеми так разговаривает. Не соображает, что несет.

Слезы брызнули из глаз Оцу.

— Что ты, Оцу! — вмешался Такуан. — Голова у меня на месте. И я совсем не шучу. Я просто говорю правду, которую не любят слушать. Он — олух, и я называю его олухом. Ты хочешь, чтобы я лгал?

— Ты слишком много болтаешь, — прорычал самурай.

— Буду говорить столько, сколько хочу. Кстати, вашим солдатам безразлично, сколько времени они потратят на поимку Такэдзо, но для крестьян это страшная обуза. Понимаете? Им нечего будет есть из-за ваших облав. Вам, вероятно, не приходит в голову, что они забросили полевые работы, отправившись на ваши бестолковые поиски. И вы им не платите. Это возмутительно!

— Придержи язык, изменник! Это клевета на правительство Токугавы.