Мусаси

Мужчины, слышавшие про красоту и изысканность женщин из веселых кварталов Киото, застыли на месте, наслаждаясь даровым зрелищем. Скэити глазел, раскрыв рот.

— Пошли, хватит! — приказал Дзётаро, крепко схватив слугу за ухо.

— Ох! — пискнул Скэити.

— Хозяин зовет!

— Врешь!

— Правда. Он собирался на прогулку. Он ведь всегда прогуливается по вечерам.

— Да-да! Иду! — забормотал Скэити, неохотно отрываясь от увлекательного представления.

Дзётаро шел следом, когда услышал, что его зовут.

— Дзётаро! Подожди!

Окликала его женщина. Дзётаро огляделся по сторонам. Он ни на минуту не забывал Оцу и своего учителя. Вдруг Оцу здесь? Мальчик пристально вглядывался в густые вечнозеленые кусты, из-за которых доносился голос.

— Кто там?

— Я.

Дзётаро узнал показавшуюся из-за кустов девушку.

— А, ты! — протянул он.

Акэми наградила его дружеским шлепком по спине.

— Ах ты, маленькое пугало! Целую вечность не видела тебя. Ты что здесь делаешь?

— О том же хочу спросить и тебя.

— Я… Ну, какое тебе дело до меня?

— Ты с этой веселой компанией?

— Да, но пока окончательно не решила.

— Что не решила?

— Оставаться ли с ними, — вздохнула Акэми. Затем, помедлив, спросила: — Как поживает Мусаси?

Дзётаро понял, что из-за этого Акэми и окликнула его.

— Оцу, Мусаси и я… Мы потеряли друг друга.

— Оцу? Кто это? — Акэми вспомнила девушку, едва закончив вопрос. — А, знаю. Она по-прежнему бегает за Мусаси?

Акэми по привычке видела в Мусаси отчаянного, странствующего фехтовальщика, ночующего в лесу или на голых скалах. Сумей она заполучить его, он бы мгновенно угадал в ней беспутство и отверг бы ее. Акэми смирилась с мыслью, что ее любовь к Мусаси останется безответной. Упоминание Дзётаро о другой женщине пробудило в ней ревность. Огонь любви вспыхнул с новой силой.

— Дзётаро, здесь на нас глазеют со всех сторон. Пойдем в другое место.

Они вышли через садовую калитку на улицу. Два десятка гостиниц Хатиодзи светились огнями. Это был самый оживленный и большой город на пути из Киото в Эдо. На северо-западе темнела горная гряда Титибу, по которой проходила граница с провинцией Каи. У подножия безмолвных и мрачных гор кипела жизнь, рекой лилось сакэ, щелкали челноки ткацких станков, слышались окрики чиновников, надзирающих за базаром, споры игроков, заунывные голоса уличных певцов.

— Я часто слышала имя Оцу от Матахати, — солгала Акэми. — Расскажи про нее!

— Она очень хороший человек! — горячо воскликнул Дзётаро. — Очень добрая и красивая. Я люблю ее.

Акэми почувствовала опасность, которую несла соперница, но скрыла тревогу.

— Она и правда так хороша? — улыбнулась Акэми.

— Да-да. И все умеет. Хорошо поет и пишет, играет на флейте.

— Чего хорошего в том, что женщина играет на флейте? — раздраженно произнесла Акэми.

— Ты не понимаешь, зато все остальные, даже князь Ягю Сэкисюсай, хвалят Оцу. Одно мне в ней не нравится.

— У всех женщин есть недостатки. Только одни честно признаются в них, как я, другие же прячут их под благопристойным обличьем.

— Оцу ничего не скрывает, в этом ее слабость.

— Что ты хочешь сказать?

— Она готова рыдать из-за любого пустяка. Она — плакса.

— Почему же?

— Всегда льет слезы, когда думает о Мусаси. Рядом с ней тоскливо, вот это мне не по душе. — Дзётаро с детской непосредственностью выложил все начистоту, не беспокоясь о последствиях сказанного.

Огонь ревности жег Акэми. Она даже изменилась в лице. Едва сдерживаясь, она продолжала беседу.

— Сколько ей лет?

— Как и тебе.

— Моя ровесница?

— Угу. Но выглядит моложе и красивее.

Акэми бросилась в наступление, чтобы склонить Дзётаро на свою сторону.

— Мусаси куда мужественнее остальных мужчин. Вряд ли он полюбит хнычущую женщину. Оцу думает, что завоюет сердце мужчины слезами. Она рассуждает, как барышни из заведения «Сумия».

— Неправда. Начнем с того, что Мусаси любит Оцу. Он не выказывает чувств, но по-настоящему ее любит! — ответил Дзётаро, задетый за живое.

Акэми залилась краской. Она бросилась бы в реку, чтобы погасить охвативший ее огонь.

— Дзётаро, зайдем сюда, — сказала Акэми, потянув его за руку в сторону дома с красивым фонарем в переулке.

— Это же винная лавка!

— Ну и что?

— Женщинам там делать нечего. Тебе туда нельзя.

— Хочу выпить, но не могу зайти туда одна. Сразу начнут приставать.

— Приставать к тебе будут, а мне что прикажешь делать там?

— Поешь. Закажешь все, что хочешь.

Лавка была полупустой. Акэми, сев лицом к стене, распорядилась:

— Сакэ!

Чарки так и мелькали в ее руках. Опешивший Дзётаро попытался остановить Акэми, но та решительно его оттолкнула.

— Сиди спокойно! — икнула Акэми. — Надоел! Сакэ! Еще сакэ!

— Хватит, тебе нельзя здесь напиваться! — взмолился Дзётаро, отодвигая от Акэми кувшинчик.

— Не беспокойся, — пьяно бормотала Акэми. — Ты друг Оцу? Ненавижу женщин, которые стараются слезами завоевать мужчину.

— А я ненавижу пьяных женщин.

— Извини, но может ли зеленый юнец вроде тебя понять, почему я пью?

— Пойдем отсюда. Немедленно заплати, и пора в гостиницу!

— Думаешь, у меня есть деньги?

— Как?

— Ни гроша. Пусть заплатит «Сумия». Все равно я уже продалась хозяину. — Слезы заблестели на глазах Акэми. — Какая я несчастная!