Мусаси

Усиноскэ подошел к мальчику и положил ему руку на плечо.

— Ты плачешь?

— Нет, конечно! — покачал головой Иори, хотя лицо его было мокрым от слез.

— Знаешь, как выкапывать дикий картофель?

— Конечно.

— Вон там я приметил несколько кустов. Проверим, кто быстрее выкопает.

— Давай!

День клонился к вечеру, но надо было еще о многом поговорить, поэтому Хёго предложил Гонноскэ пожить несколько дней в замке. Гонноскэ предпочел продолжать путь. Стали искать мальчиков.

— Вон они, что-то копают, — указал Хёго.

Иори и Усиноскэ были поглощены работой, которая требовала сноровки. Хрупкие корневища дикого картофеля глубоко сидели в земле. Взрослые подошли к мальчикам и некоторое время стояли молча, наблюдая за ними. Первым их заметил Усиноскэ. Мальчики рассмеялись и с двойным усердием продолжили работу.

— Я первый! — воскликнул Усиноскэ, вытаскивая длинное корневище.

Иори поднялся, держась за поясницу, как старый крестьянин.

— Мой корень придется копать до ночи, — проговорил он. С сокрушенным видом Иори отряхнул землю с одежды.

— Ты уже порядочно выкопал. Давай я достану, — предложил Усиноскэ.

— Не надо, — перехватил Иори руку Усиноскэ. — Ты можешь повредить корень. — Иори осторожно засыпал клубни и примял землю.

— Тогда прощай! — произнес Усиноскэ, с гордостью перекинув через плечо длинное корневище. Кончик корня оказался отломленным.

— Проиграл! — сказал Хёго. — Ты выиграл поединок, но проиграл в сражении с картофельным корнем.

Подметальщики и торговцы

Облетали побледневшие лепестки вишни, навевая грустные воспоминания о минувшем, когда Нара была столицей. Было жарко, но Гонноскэ и Иори бодро шагали вперед.

— Он все идет за нами. — Иори потянул за рукав Гонноскэ.

— Делай вид, будто не замечаешь, — не оглядываясь, ответил Гонноскэ.

— Мы видели его на постоялом дворе, где ночевали.

— Не волнуйся, взять грабителю у нас нечего.

— А наши жизни? Это совсем не пустяк.

— А за нее мы постоим, — ответил Гонноскэ, крепче сжимая дубинку.

Гонноскэ знал, что шедший следом человек — тот самый отшельник, который накануне вызвал на поединок Нанкобо, но не мог предположить, почему тот преследует их.

— Он исчез, — сообщил, оглянувшись, Иори.

— Устал, верно, — ответил Гонноскэ. — От этого мне, правда, не легче.

Переночевав в придорожной деревне, Гонноскэ и Иори утром следующего дня добрались до Амано Кавати. Это была деревенька, тянувшаяся вдоль прозрачного горного ручья. Гонноскэ пришел сюда, чтобы поставить в храме Конгодзи табличку в память о матери. Конгодзи еще называли «Женской горой Коя». Первым делом он хотел найти женщину по имени Оан, которую знал с детства, и попросить ее иногда возжигать благовония перед поминальной табличкой.

В деревне Гонноскэ сказали, что Оан — жена Тороку, винокура при храме. Гонноскэ недоумевал, услышав такое, потому что при входе в храм висели объявления, запрещавшие сакэ и прочие горячительные напитки на всей его территории. Могла ли там находиться винокурня?

Все выяснилось из разговора с самим Тороку, который вызвался договориться с настоятелем храма относительно объявления. Тороку рассказал, что в свое время Тоётоми Хидэёси похвалил сакэ из винокурни при храме, и монахи решили построить специальную винокурню для поставки сакэ Хидэёси и другим даймё, которые покровительствовали храму. После смерти Хидэёси производство сократилось, но до сих пор сакэ поставляли некоторым знатным семействам.

На следующее утро, когда Гонноскэ и Иори проснулись, Тороку уже не было дома. Он вернулся после полудня с сообщением, что настоятель готов их принять.

К удивлению Гонноскэ и Иори, настоятель, полноватый человек, был одет в поношенное облачение, как простой монах. Его наряд дополнили бы посох и драная тростниковая шляпа.

— Это те люди, которые заказывали молебен? — добродушно спросил настоятель.

— Да, — ответил Тороку, касаясь лбом земли в поклоне.

Они прошли зал Якуси, трапезную, одноярусную пагоду — сокровищницу, кельи монахов. Перед входом в зал Дайнити к настоятелю подошел молодой монах. Настоятель что-то сказал ему, и тот, достав огромный ключ, открыл двери.

Гонноскэ и Иори опустились на колени. Перед ними возвышалась трехметровая золоченая статуя Дайнити, верховного Будды одной из мистических сект. В алтаре появился торжественно облаченный настоятель, он начал читать сутры. Теперь он выглядел внушительно и величаво, как и подобает настоятелю храма.

Легкое облачко затуманило взор Гонноскэ, и вдруг он увидел перевал Сиёдзири, где он сражается с Мусаси, а мать, сидя с прямой, как доска, спиной, наблюдает за ними. Он услышал ее голос, который спас его от смерти.

Когда Гонноскэ вернулся к действительности, чтение молитвы закончилось, и настоятель ушел. Рядом сидел Иори, завороженно взиравший на статую Дайнити, шедевр великого Ункэя, жившего в тринадцатом веке.

— Это моя сестра! — произнес мальчик. — Этот Будда похож на мою сестру.

Гонноскэ рассмеялся.

— Ты что выдумал? Ты ведь ее никогда не видел. Такого милосердного и отрешенного лица, как у Дайнити, не может быть ни у одного смертного.