Мусаси

— Не говори так! Даже Осуги открыла перед тобой свое сердце. Я безмерно рад примирению. Ты должна выздороветь и быть счастливой. Ради меня.

— Сейчас я самая счастливая на свете.

— Рад, если это правда… Оцу… — Мусаси обнял за плечи одеревеневшую Оцу и, не обращая внимания на Гонноскэ и Осуги, прижался щекой к ее лицу. — Ты такая хрупкая, слабая…

Мусаси уловил лихорадочное дыхание Оцу.

— Прости меня, Оцу, я кажусь тебе жестоким, но в моем мире не находится места для тебя.

— Знаю.

— Ты понимаешь меня?

— Да, но умоляю сказать единственное слово. Назови меня своей женой.

— Ты и без него знаешь…

— Нет… произнеси его, скажи, что я твоя жена отныне и навсегда, — всхлипнула Оцу, удерживая его руку.

Мусаси молча кивнул. Осторожно освободив руку, он выпрямился.

— Жена самурая не должна плакать, когда муж идет на войну. Улыбнись мне, Оцу! Проводи с улыбкой мужа на его, возможно, последний бой!

Оба понимали, что настала пора расставания. Мусаси с улыбкой взглянул в глаза Оцу.

— До встречи! — сказал он.

— До свидания! — эхом откликнулась Оцу, не сумев выдавить из себя улыбку.

— Прощай! — проговорил Мусаси и быстрым, твердым шагом направился к лодке.

Оцу хотела еще что-то сказать на прощанье, но слезы душили ее, глаза заволокло туманом, она ничего не видела вокруг.

Упругий морской ветер бил в лицо, трепал волосы Мусаси и полы его кимоно.

— Саскэ, подтащи лодку поближе к берегу.

— Да, господин.

Сильным толчком Саскэ подогнал лодку. Мусаси вскочил на корму, и они отплыли.

— Оцу, стой! — раздался голос Дзётаро.

Оцу бежала к воде, Дзётаро пытался ей помешать, к нему поспешил Гонноскэ и Осуги.

— Оцу, одумайся! Что ты делаешь?

— Опомнись!

Все трое окружили Оцу.

— Нет, нет! Вы ничего не понимаете, — произнесла Оцу.

— Что ты задумала?

— Дайте мне сесть и оставьте меня!

Оцу отошла на несколько шагов и опустилась на колени. Она с трудом поправила волосы и кимоно, затем поклонилась вслед удалявшейся лодке.

— Плыви с легким сердцем! — молвила она.

Осуги тоже склонилась в поклоне, за ней преклонили колени Гонноскэ и Дзётаро. Дзётаро, проделавший путь от Химэдзи для того, чтобы поговорить с Мусаси, смог сказать ему только слова прощания. Он утешал себя тем, что больше времени досталось Оцу.

Глубины

С подъемом воды течение в проливе усилилось. Теперь оно походило на стремнину в узком ущелье. Лодка, подгоняемая ветром, стремительно неслась по волнам. Саскэ гордился своим умением управлять лодкой и сегодня надеялся заслужить похвалу.

Мусаси сидел посредине, широко расставив ноги.

— Долго еще? — спросил он.

— Недолго при таком течении, но мы ведь и так опоздали.

— Когда будем на месте?

— Часов в десять.

— В самый раз.

Небо, на которое в этот день поглядывали и Мусаси и Ганрю, было цвета темной лазури, снежный гребень гор Нагато белой лентой тянулся по горизонту. Дома городка Модзигасаки и скалы на горе Кадзаси виднелись как на ладони. Склоны прибрежных гор были усыпаны людьми.

— Саскэ, можно взять?

— Что?

— Сломанное весло.

— Оно мне не нужно. А вам зачем?

— Оно подходящего размера, — пробормотал Мусаси, не вдаваясь в объяснения.

Измерив на глаз набухшее от воды весло с отломанной лопастью, он начал строгать его коротким мечом. Мусаси ни разу не поднял головы, чтобы взглянуть на народ, собравшийся на берег в Симоносэки. Для Саскэ, городского жителя, поведение Мусаси казалось холодным и бессердечным. Что это, самурайская манера накануне решающей битвы не на жизнь, а на смерть?

Мусаси кончил работу и стряхнул стружку с хакама.

— Есть что-нибудь накинуть на плечи?

— Вам холодно?

— Нет, просто брызги летят.

— Под сиденьем лежит одеяло.

Мусаси закутался в него. Достав пачку бумаги из кармана кимоно, он начал скатывать листы в бечевки. Накрутив их штук двадцать, Мусаси сплел из них две веревки. Это были бечевки для подвязывания рукавов кимоно во время боя. Саскэ слышал, что умение плести бечевки из бумаги держится в секрете и передается из поколения в поколение. Глядя на руки Мусаси, он не увидел ничего сложного в этом занятии. Ловкость и гибкость пальцев Мусаси, конечно, поражали.

— Это Фунасима? — спросил Мусаси.

— Нет, Хикодзима, один из островов, которые носят название Хахадзима. А Фунасима в километре к северо-востоку. Его легко узнать, он плоский и похож на большую дюну. Хикодзиму отделяет от Идзаки пролив Ондо. Вы, верно, о нем слышали.

— Значит, залив Дайриноура в провинции Будзэн к западу отсюда?

— Совершенно верно.

— Теперь я вспомнил. На этих островах Ёсицунэ выиграл свою последнюю битву против Хэйкэ.

Волнение Саскэ возрастало с каждым взмахом весла. Он обливался холодным потом, сердце учащенно билось. Он не представлял, как человек, едущий на бой, может спокойно говорить о пустяках.

В этом бою один умрет. Повезет ли Саскэ назад своего пассажира живым? Или это будет изуродованный труп? Невозможно строить предположения. Саскэ подумал, что Мусаси похож на белое облако, плывущее по небу. Мусаси не притворялся, он действительно ни о чем не думал. Единственным его ощущением была скука.