Мусаси

— Доброе утро! — приветствовал хозяина управляющий, появившийся из соседней комнаты со счетами в руках. — Он только что был здесь.

— Найди Саскэ! — приказал управляющий посыльному. Управляющий стал докладывать о делах, но Тародзаэмон отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

— Никто не наводил справки о Мусаси? — спросил Тародзаэмон. Управляющий потер подбородок.

— Я сам не видел, но мне говорили, что вчера вечером приходил какой-то затрапезный парень. Он спрашивал учителя Мусаси, и у него была дубовая палка. Еле выпроводили его.

— Значит, проболтались! И это после того, как я приказал всем держать язык за зубами.

— Я тоже предупреждал, но ведь рот людям не завяжешь, особенно молодым. Они не могут не похвастать, что Мусаси живет у их хозяина.

— Как ты отделался от посетителя?

— Собэй сказал ему, что он ошибся, Мусаси никогда здесь не бывал. Тот не поверил, но ушел. Его ожидали еще три человека, и среди них женщина.

Саскэ прибежал с пристани.

— Звали меня, хозяин?

— Все готово? Дело очень важное.

— Понимаю, хозяин. Я встал до рассвета, вымылся холодной водой, переоделся в новое нижнее кимоно.

— Хорошо. Приготовил лодку?

— А ее готовить особо не надо. Я выбрал самую чистую и быстроходную лодку, бросил несколько щепоток соли, чтобы уберечь ее дурного глаза, протер ее изнутри и снаружи. Хоть сейчас плыви.

— Где она?

— У причала, рядом с другими лодками.

— Лучше убрать ее оттуда, а то слишком много зевак, — сказал задумчиво Тародзаэмон. — Мусаси их не любит. Отгони ее к большой сосне, которую называют сосной Хэйкэ. Там его едва ли увидят любопытные.

— Слушаюсь, хозяин!

Контора опустела, потому что все ушли на пристань. Там толкалось множество людей: самураи из соседних уделов, ронины, ученые мужи, кузнецы, оружейники, лакировщики, монахи, горожане разных званий, крестьяне из ближайших деревень, источающие аромат благовоний женщины в дорожных шляпах и рыбачки с детьми на руках. Все устремлялись туда, откуда можно было разглядеть остров.

«Я понимаю Мусаси», — подумал Тародзаэмон, наблюдая гудящую толпу.

Вернувшись домой, Тародзаэмон заметил необыкновенный порядок в доме. На потолке комнаты, обращенной к морю, играли отражения волн.

Оцуру принесла поднос с чаем.

— Где ты был? Мы тебя ищем, — обратилась она к отцу.

— Посмотрел кое-что, — ответил он, принимая чашку.

Оцуру приехала из Сакаи навестить отца. Она приплыла на одном корабле с Мусаси. В разговоре они случайно обнаружили, что оба имеют отношение к Иори. Когда Мусаси пришел в контору поблагодарить Тародзаэмона за заботу о мальчике, купец настоял, чтобы гость остановился у него. Накануне ночью они засиделись допоздна, а Оцуру в соседней комнате шила для Мусаси нижнее кимоно и набрюшник ко дню поединка. Она приготовила новое черное кимоно. Тародзаэмон заподозрил, что дочь неравнодушна к Мусаси. Девушка очень волновалась.

— Оцуру, где Мусаси? Он завтракал?

— Давно поел и уединился в своей комнате.

— Он готов к отъезду?

— По-моему, нет.

— А что он делает?

— Рисует.

— Нашел время! Правда, я сам попросил его нарисовать мне что-нибудь, но только не сейчас. Напрасно я это сделал.

— Он рисует и для Саскэ.

— Саскэ? — переспросил Тародзаэмон. Он не находил себе места от волнения.

— Неужели он не понимает, что уже опаздывает?

— Мне кажется, что Мусаси вообще забыл про поединок.

— Нет! Теперь не время рисовать! Скажи ему повежливее об этом. Живопись подождет.

— Не могу…

— Почему?

Подозрения Тародзаэмона подтвердились. Он хорошо знал свою дочь.

— Глупая девчонка, зачем плакать? — ласково проворчал Тародзаэмон и сам пошел к Мусаси.

Мусаси стоял на коленях, словно предаваясь медитации. Одну картину он уже закончил — цапля под ивой. Сейчас он смотрел на чистый лист. Он решал, что изобразить, вернее настраивался на сюжет и стиль. Белая бумага была для него пространством, в котором ему предстояло сотворить образ. В рисунке навсегда останется его душа. Если на сердце тяжесть, рисунок получается печальный, если в душе смятение, то оно выплеснется на бумагу. Тушь надолго переживет художника, а сердце его будет биться в рисунке и после того, как кости его рассыплются в прах.

— Можно?

фусума неслышно раздвинулись, и в комнату заглянул Тародзаэмон.

— Простите, что помешал, — начал он.

— Будьте добры, заходите.

— Нам пора.

— Знаю.

— Все готово. Вещи в соседней комнате.

— Благодарю вас.

— Вы закончите рисунки, вернувшись с Фунасимы.

— Не беспокойтесь, сегодня я чувствую себя прекрасно. Хочется рисовать.

— Не забывайте о времени. Вам надо еще приготовиться. Тародзаэмон закрыл было за собой фусума, как Мусаси окликнул его:

— Когда начнется прилив?

— В эту пору отлив с шести до восьми утра, а сейчас вода уже поднимается.

— Спасибо, — рассеянно ответил Мусаси и вновь перевел взгляд на чистый лист.

Тародзаэмон решил терпеливо ждать Мусаси, но не выдержал. Он отправился на веранду и посмотрел на море. Вода наступала на берег, а в проливе обозначилось бурное течение.

— Отец! — позвала Оцуру.

— Да.

— Мусаси пора выходить. Я поставила сандалии у садовой калитки.

— Он еще не готов.

— Рисует? Я думала, что он послушает твоего совета.