Мусаси

С крутого склона они начали спускаться к дороге, ведущей в Хариму. Тропа, проложенная вьючными лошадьми с серебряных рудников, была в рытвинах.

— Не упади, Осуги! — обеспокоенно предупредил Гон.

— Не смей делать таких замечаний! По этой дороге я пройду с завязанными глазами. Смотри сам под ноги, старый дуралей!

Сзади вдруг раздался голос:

— А вы резво идете!

Обернувшись, Осуги и Гон увидели хозяина харчевни верхом на лошади.

— Да, мы только что передохнули у вас. А вы куда держите путь?

— В Тацуно.

— На ночь глядя?

— Нигде лекаря нет. Верхом поспею туда лишь к полуночи.

— Жена захворала?

— Да нет, — сдвинул брови хозяин. — Ладно бы жена или ребенок. Путник, который зашел передохнуть у нас.

— Не девушка ли в задней комнате? — спросил дядюшка Гон. Я случайно ее увидел.

Осуги насторожилась.

— Она отдыхала, — продолжал хозяин, — и ее начала бить дрожь. Я предложил ей прилечь в задней комнате. А ей все хуже. Надо было что-то решать. Она еле дышит, вся горит. Дело плохо.

Осуги остановилась.

— Девушка лет шестнадцати, очень худенькая?

— На вид шестнадцать. Сказала, что она из Миямото.

Осуги, подмигнула Гонроку, начала копаться за поясом.

— Оставила в харчевне! — озабоченно воскликнула она.

— Что?

— Четки. Хорошо помню, как положила их на стол.

— Вот незадача! — отозвался хозяин, заворачивая лошадь. — Сейчас привезу.

— Нет! Вам надо спешить за лекарем. Больная девушка поважнее моих четок. Мы сами вернемся за ними.

Дядюшка Гон уже карабкался вверх по склону. Избавившись от услужливого хозяина, Осуги поспешила за Гонроку. Молча, тяжело дыша, они приближались к цели. Та девушка — не кто иной, как Оцу.

Оцу так и не избавилась от простуды, которую она подхватила в грозовую ночь, когда ее с трудом затащили домой. Рядом с Такэдзо Оцу забыла о болезни, но, оставшись одна, вскоре почувствовала ломоту и слабость. Она добралась до харчевни чуть живая.

Оцу не знала, сколько пролежала в бреду, изредка прося пить. Перед отъездом за лекарем хозяин заглянул к ней, чтобы приободрить. Едва он вышел, как Оцу снова впала в забытье. Казалось, ее пересохший рот забит сотнями иголок. Срывающимся голосом она попросила воды, но никто не ответил. Она приподнялась на локтях, чтобы доползти до бадьи с водой, которая стояла за стеной. Кое-как она дотянулась до бамбукового ковшика, и в тот же миг сзади кто-то с грохотом откинул ставень, защищавший сёдзи от дождя. Харчевня была обыкновенной горной хижиной, поэтому ставень так легко поддался.

Осуги и дядюшка Гон ввалились в комнату.

— Ничего не вижу, — проворчала Осуги.

— Сейчас! — ответил Гон, помешивая угли в очаге и подбрасывая хворост, чтобы осветить комнату.

— Ее здесь нет!

— Она должна быть здесь! Куда ей деться? Осуги заметила отодвинутые фусума.

— Она здесь! — крикнула Осуги и тут же получила в лицо полный ковш воды, выплеснутой Оцу. Девушка выбежала из хижины и понеслась вниз по склону, рукава и полы кимоно развевались, как крылья птицы.

Осуги, брызгая слюной, закричала:

— Гон, Гон, да делай же что-нибудь!

— Сбежала?

— Конечно! Мы ее вспугнули, пока лезли сюда. Ты уронил ставень! Лицо старухи исказила злоба. — Все у тебя валится из рук!

Дядюшка Гон указал на удалявшуюся фигурку, похожую на олененка, бегущего от преследователей.

— Далеко ей не уйти. Она больна, да и не может девушка бегать быстрее мужчины. В один миг догоню!

Набычившись, Гон бросился в погоню, за ним Осуги.

— Гон, — кричала она, — не руби ей голову, пока я ей не выскажу все!

Неожиданно Гон вскрикнул и упал на четвереньки.

— Что с тобой? — спросила запыхавшаяся Осуги.

— Посмотри вниз!

Под ними был горный провал, поросший густыми зарослями бамбука.

— Неужели бросилась вниз?

— Да. Вряд ли здесь глубоко, но, как знать, слишком темно. Сбегаю за факелом в харчевню.

— Что ты тянешь время, осел? — закричала Осуги и толкнула Гона, стоявшего на четвереньках на краю обрыва. Гон пытался ухватиться за что-нибудь, но покатился вниз.

— Старая ведьма! — раздался его голос. — Сама теперь лезь сюда! Полюбуйся!

Такэдзо сидел со скрещенными руками на скале и смотрел на долину, где находился острог Хинагура. Под одной из крыш заточена его сестра. Такэдзо сидел так и весь вчерашний день, однако не мог ничего придумать. Он решил, что не сдвинется с места, пока не составит план спасения Огин.

Такэдзо уже знал, как обмануть пятьдесят или сто стражей, охранявших острог, однако его беспокоило расположение темницы. Ведь надо было не только проникнуть в нее, но и выйти оттуда. Тыльная стена острога примыкала к крутому обрыву, фасад его был защищен двойными воротами. Дело осложнялось и тем, что им пришлось бы убегать по равнинной местности, без единого деревца. В безоблачный день, такой, как сегодня, они с Огин будут более чем легкой мишенью.

Можно было бы предпринять вылазку ночью, но ворота запирались перед заходом солнца. Без стука их не отпереть, значит, поднимется переполох. Голыми руками острог не взять.

«Ничего не получится, — с горечью думал Такэдзо. — Я рискую собой и жизнью Огин без надежды на успех».

Собственное бессилие причиняло Такэдзо невыносимые страдания.