Мусаси

— Да, ваша светлость.

— Дом Симмэна принадлежит к клану Акамацу, а Акамацу Масанори, как тебе известно, когда-то владел этим замком.

У Такэдзо пересохло в горле. Он лишился дара речи. Привыкнув быть изгоем в семействе Симмэн, он и к даймё не испытывал ни теплых чувств, ни благоговения. Такэдзо вдруг охватил стыд за то, что он навлек позор на предков и запятнал фамилию. Лицо его вспыхнуло.

— Ты совершил множество непростительных ошибок, — строго продолжал Тэрумаса.

— Да, ваша светлость.

— Ты понесешь наказание.

Обратившись к Такуану, даймё спросил:

— Правда ли, что мой вассал Аоки Тандзаэмон без моего разрешения позволил тебе решать вопрос о наказании этого человека в случае его поимки?

— Спросите лучше у самого Тандзаэмона.

— Его я уже допросил.

— Вы полагаете, я мог вам солгать?

— Конечно нет! Тандзаэмон признался, но мне нужно было твое подтверждение. Он мой вассал, поэтому его обещание должно выполнять и мне. Являясь правителем Химэдзи, я тем не менее потерял право наказать Такэдзо по своему усмотрению. Я не могу отменить наказание, но приговор вынесешь ты.

— Хорошо. Этого я и добивался.

— И видимо, уже все обдумал. Что с ним делать?

— Считаю, надо его испытать.

— Каким образом?

— В замке наверняка есть темная комната, про которую ходит дурная молва, будто там водятся привидения?

— Да. Слуги отказываются в нее входить, ее избегают даже мои воины, так что она всегда пустует. Ею никогда не пользуются, я держу ее запертой.

— Вы, Икэда Тэрумаса, один из славнейших воинов сёгуна Токугавы, а у вас в замке есть комната, куда все боятся заходить. Не подрывает ли это ваше достоинство?

— Мне это никогда не приходило в голову.

— Это может плохо отразиться на вашей власти и могуществе. Мы должны вдохнуть жизнь в этот уголок замка.

— Да?

— С вашего позволения я помещу в ней Такэдзо и буду держать его, пока не прощу. Он привык жить во мраке. Ты меня слышишь, Такэдзо?

Такэдзо промолчал, а Икэда рассмеялся:

— Прекрасно!

В ту памятную ночь Такуан сказал сущую правду Аоки Тандзаэмону о своих отношениях с Икэдой. Монаха и Икэду, исповедовавших Дзэн, связывали дружеские, почти братские узы.

— Зайди в чайный домик после того, как определишь Такэдзо на новом месте, — сказал Икэда монаху, завершая аудиенцию.

— Хотите лишний раз продемонстрировать свою неуклюжесть в чайной церемонии?

— Ты несправедлив, Такуан! Я серьезно увлекся этой наукой. Увидишь, как я преуспел. Жду тебя!

Икэда Тэрумаса удалился во внутренние покои. Князь был невысок ростом, но фигура его, казалось, заполняла весь многоярусный замок.

В башне, где находилась проклятая комната, стояла кромешная тьма. Здесь не существовало времен года, дня, ночи, сюда не проникали звуки жизни. Тусклый светильник освещал бледное, осунувшееся лицо Такэдзо. Перед ним на низком столике лежал трактат «Сунь-цзы», раскрытый на главе «Топография». Она гласила:

«По топографическим характеристикам местность бывает:

Проходимой

Препятствующей движению

Задерживающей движение

Теснящей со всех сторон

Имеющей крутизну

Отдаленной».

Доходя до параграфа, который ему особенно нравился, Такэдзо начинал декламировать наставления Сунь У.

«Владеющий искусством воина

Четок в движениях.

Он действует, он не скован.

Познавший себя и врага

Побеждает без угрозы для жизни.

Познавший землю и небеса

Одерживает верх надо всеми».

В глазах начинало рябить от напряжения, и Такэдзо промывал их холодной водой из кувшина, стоявшего под рукой. Когда кончалось масло и светильник начинал чадить, он его задувал. Стол был завален горами японских и китайских книг. Книги о Дзэн, тома японской истории. Такэдзо погребла лавина знаний. Все книги были из библиотеки князя Икэды.

Приговорив Такэдзо к заключению, Такуан объявил:

— Можешь читать сколько угодно. Один древний мудрец сказал: «Я погрузился в священные манускрипты и прочел тысячи томов. Возвратившись в мир, я обнаружил, что сердце мое обрело зоркость». Готовься к новому рождению, Такэдзо! Считай, что ты здесь, как во чреве матери. Взгляни на эту комнату обыкновенным взглядом, увидишь лишь тесное темное узилище. Но приглядись! Подумай! Она может стать источником просветления, кладезем мудрости, созданным и обогащенным мудрецами древности. Тебе решать, быть этой комнате вместилищем света или тьмы.

Такэдзо давно потерял счет дням. Если было холодно, значит, стояла зима, тепло — лето. Ничего другого он не ощущал. Воздух оставался неизменно промозглым и спертым, смена времен года не сказывалась на жизни Такэдзо. Он твердо знал, что, когда в очередной раз он увидит ласточек, вьющих гнезда в бойницах башни, пойдет третья весна его заточения.

— Мне уже двадцать один год! — воскликнул он. Его мучили угрызения совести. Такэдзо застонал от душевной боли. — Что я совершил за свою жизнь?