Мушкетер

– Мой покойный батюшка вел с такими негодяями настоящую войну, – завершил я. – Позвольте представиться, де Пор... – я на минуту запнулся, соображая, каким именем назваться. Мне не хотелось называть своего настоящего имени никому – ни слугам графа Пейрака, ни кому бы то ни было еще. Поэтому я закончил первым пришедшим на ум слогом: – ...тос. Да, вот так. Меня зовут Портос. А это – мой слуга... – я оглянулся на своего спутника. Мушкет, величественно покоившийся на его широком плече, натолкнул меня на счастливую мысль, и я представил его: – ...Мушкетон.

Лесничий назвал себя. Я еще раз выразил живейшую радость его появлением, объяснив, что мы случайно заплутали и попросил указать дорогу, а заодно поинтересовался ближайшим постоялым двором. От ночлега в имении графа де Пейрака я вежливо отказался, получил подробные разъяснения, учтиво поблагодарил, и мы так же неспешно двинулись дальше – хотя Бонифацию, только что получившему новое имя, явно хотелось пуститься со всех ног.

– Послушай, друг мой, – сказал я, когда мы вновь оказались на дороге, которая вела в Париж, – ты очень внушительно выглядишь с мушкетом на плече. Ты силен и сметлив. Не хочешь ли попробовать себя в воинской службе? Нет-нет, я не вербовщик, и говоря о службе, я имею в виду службу у меня. Я направляюсь в Париж, чтобы попытать счастья в одной из гвардейских рот его величества. И мне очень нужен слуга – ловкий и храбрый. Сдается мне, ты именно такой человек.

– Что же, господин Портос, – ответил Бонифаций после короткого раздумья. – Несмотря на то, что имя ваше звучит странно, мне оно нравится. Так же как мне нравится имя Мушкетон. Я даже чувствую, что оно лучше передает мои внутренние качества, чем прежнее имя. Да, сударь, я не прочь послужить у вас. Тем более, боюсь, делать мне здесь больше нечего. Но у меня есть условия.

– Что же, выкладывай свои условия, – я усмехнулся. – Может быть, я их приму.

Загибая короткие пальцы, Мушкетон сообщил, что вместо платы он готов служить у меня за кормежку и платье, но что одевать и кормить его я должен буду роскошно. Никакая другая плата ему не нужна, ежели я позволю ему несколько часов в день заниматься привычным ему ремеслом.

– Ты полагаешь, что в Париже есть места для браконьеров? – удивленно спросил я. – Черт возьми, конечно, я позволю тебе охотиться, дорогой Мушкетон, – если только ты найдешь, где. Я сам порой люблю полакомиться дичью.

– Не волнуйтесь, сударь, – невозмутимо ответил этот пройдоха. – Уж я такие места найду где угодно. Отец мой, царство ему небесное, немало позаботился о том, чтобы выработать у меня настоящий охотничий нюх. И дичь моя вам придется по вкусу. Ах, ваша милость! Когда-нибудь я вам расскажу о моем покойном родителе. Уверяю вас, вы диву дадитесь, узнав о его сметке и умении предвидеть будущее!

– По рукам! – сказал я. – Надеюсь, если я буду одевать тебя в собственное платье, ты сочтешь такую одежду достойной? Насчет же кормежки – я и сам, признаться, любитель пулярок и каплунов, приготовленных под хорошим соусом.

Как выяснилось почти сразу, я нашел в бывшем браконьере веселого и разговорчивого спутника. Всю дорогу до постоялого двора он развлекал меня рассказами, в которых причудливо переплетались вымысел с правдой. И то, и другое дополнялись житейскими суждениями, удивительно мудрыми для такого молодого человека. А еще я почувствовал его искреннюю привязанность ко мне – и за помощь в критической ситуации, и за выказанную симпатию. До постоялого двора мы добрались уже при лунном свете – и появились там не столько хозяином и слугой, сколько добрыми товарищами.

Ужин в придорожной харчевне оказался неожиданно хорош. Я изрядно проголодался, мой новый слуга – тоже. Нам подали отличный суп из угря с шампиньонами и орехами, а на второе – жареную щуку. Оказалось, что Мушкетон отличался не только отменным аппетитом, но и вкусом, неожиданно тонким для простолюдина. На мой удивленный вопрос Мушкетон ответил, что стряпня – его давнее увлечение, второе после охоты. Это лишь подтвердило мне удачность выбора. За ужином мой слуга развлекал меня удивительными историями, большая часть которых представляла собою небылицы столь занятные, что я слушал, разинув рот и позабыв о еде. Он же ни на минуту не останавливался, так что быстро управился со своей порцией, когда я только приступал к жаркому из щуки. Тяжело вздохнув, Мушкетон вдруг сказал:

– Знаете, сударь, а ведь щука – самый что ни на есть настоящий речной волк. Пожирает все, что подвернется. Даже утопленниками не брезгует. Меня иной раз озноб пробирает, как подумаю, что щука, поданная нам к ужину, сама недавно поужинала какой-нибудь несчастной, утопившейся с горя. И, значит, мы в каком-то смысле поедаем человеческие останки.

От этого замечания у меня мгновенно пропал аппетит, а плут тотчас очистил мою миску от «речного волка». Его уловка больше развеселила меня, чем разозлила. И я сказал: