«Всякое движение рождается из духа музыки, оно действует проникнутое им, но по истечении известного периода времени это движение вырождается, оно лишается той музыкальной влаги, из которой родилось, и тем самым обрекается на гибель. Оно перестает быть культурой и превращается в цивилизацию. Так случилось с античным миром, так произошло и с нами; …в Европе наших дней – есть водоворот, музыкальный поток, в котором несутся щепы цивилизации, щепы гуманного наследия»; «плыть в этом потоке может лишь тот, кто слышит его музыку, кто не оглушен его ревом, кто верен духу музыки» [Блок 6, 111, 459], вторая цитата – черновой вариант.
Подлинное искусство, с точки зрения Блока, оказывается «голосом стихий и стихийной силой» [Блок 6, 109], а художник – подлинным художником, если следует музыкальному зову рвущейся на историческую сцену «природы», если идет, так сказать, путем музыкальных волн[180]
, иными словами – революционным путем[181].Густой концентрацией топики природного мелоса отмечена пьеса «Песня Судьбы», где сюжет обретения главным героем «национального», «народного» «пути» сопровождается мотивами природных стихий и, в частности, образом «моря мировых скрипок». Помимо символики музыкальной воды, появляющейся лишь в ремарках, гораздо более настойчиво в пьесу включается другой образ музыкальной стихии – поющего ветра, к звукам которого внимательно прислушивается покинувший закрытое пространство дома и стремящийся обрести свой «путь», «услышать» его в музыкальных звуках стихий главный герой пьесы Герман[182]
. Сопряженность природных стихий подчеркивается автором в пятой картине «драматической поэмы», когда на смену «морю мировых скрипок» приходит рыдающий «голос ветра».Семантическая соотнесенность музыкального моря и поющего ветра[183]
отчетливо видна в черновиках «итальянского» стихотворения Блока «Холодный ветер от лагуны». Здесь, в частности, находим следующие строки: «Я слышу волны, волны – струны / Органа твоего, Судьба» [Блок III, 302][184]. Этот фрагмент не попал в окончательный текст, однако мотивы, на которых он построен, нашли свой отзвук в следующем стихотворении цикла, «Слабеет жизни гул упорный»: «И некий ветр сквозь бархат черный / О жизни будущей поет» [Блок III, 71]. Причем среди черновых вариантов этого текста опять-таки возникает (правда, без упоминания водной стихии) топика предыдущего черновика, «струн, поющих о будущем», которую Блок со всей очевидностью пытался развернуть в «Слабеет жизни гул упорный», финальном стихотворении своего венецианского микроцикла: «Поют, поют глухие струны / О веке будущем поют» [Блок III, 304] (для «Итальянских стихов» мотивы «новой жизни», о которой поет «тень Данта с профилем орлиным», являются чрезвычайно важными).Черновые материалы свидетельствуют, что Блок хотел использовать в качестве эпиграфа к «Слабеет жизни гул упорный» первую строку «неаполитанского» стихотворения Мережковского «Addio, Napoli»: «Слабеет моря гул прощальный» [Блок III, 305]. Обращение к тексту Мережковского объясняет, как в черновик второго венецианского стихотворения Блока попал мотив органа (кажется, больше в блоковской лирике не встречающийся), который появляется в пятой строфе «Addio, Napoli»: «Где камни скрыл подводный мох, / Где днем и ночью Океана / В глубокой бездне слышен вздох, / Подобный музыке органа» [Мережковский 2000: 347][185]
. Однако текст Мережковского, в котором важное место занимает топика языка природы, ни словом не упоминает мотив услышанной в пении/говоре природных стихий судьбы[186]. Видимо, в «Addio, Napoli» Блока заинтересовали прежде всего первая строка, вводящая мотив звуков моря, а также превращение этого мотива в образ музыкальной водной стихии, представленный сравнением «вздохов» океана с органной музыкой. Финальная стадия работы продемонстрировала триумф одной звучащей стихии над другой, музыкального ветра над музыкальной водой. По всей вероятности, мотив «органа» мог выпасть не в последнюю очередь из-за фактической ошибки (орган – не струнный инструмент), на которую обратил внимание поэт[187].