Мусорные хроники

Чем дальше мы уходили, тем тяжелее становился воздух. А уже ближе к вечеру я точно понимал, о чём говорил Черепаха. Пахло действительно не так, как на Свалке. Тонкие нотки страха и отчаяния вплетались в привычный смрад. Такую перемену не услышать носом, можно лишь кожей ощутить близость смерти, сердцем понять, как тосклива жизнь и как скоро она прервётся.

Мрачные мысли окутали всю нашу партию. Я слышал это в их тихих разговорах, порой даже с самими собой. Они сетовали на жизнь, ворчали про проблемы, бурчали про несбывшиеся планы. И звучало это всё в окружившем нас Пределе, как предсмертная исповедь или записка самоубийцы.

Первым, кто сказал об усталости, был Черепаха. Вскоре после привала он заявил, что если сделает ещё хоть шаг, то рухнет замертво, а нам его хоронить придётся. С этими словами он вскарабкался на телегу с провизией и устроился там с самым невинным видом. А мы продолжали идти до позднего вечера, пока силы не покинули последних.

Через считанные минуты после остановки костёр уже горел, котёл с водой над ним висел, а подстилки заполнили все мало-мальски ровные места вокруг. Ещё через час наш лагерь накрыло плотное одеяло многоголосого храпа.

Не спалось только мне. Я лежал, заложив руки под голову, и рассматривал Пандору. До чего же странно она выглядела. Невозможно ведь, чтобы нечто столь огромное оставалось на месте без малейшего движения. Или это всего-навсего мои личные предрассудки? Сомневаться даже в том, что вижу своими глазами, если это не укладывается в привычную картину мира.

А каким бы мир Клоаки был, если бы хоть изредка проникал сюда свет? Какие чудесные леса покрыли бы местные просторы, какие необыкновенные звери обжили бы их? Может, и реки бы потекли, моря образовались. Расцвела бы Клоака, будь в ней хоть немного света, не назвал бы её никто смердящей помойкой. И всё это Пандора уничтожала, не дав зародиться. Как проклятие, заставляющее темноту быть истиной.

— Подойди, — услышал я вдруг и рывком сел.

Вокруг всё было тихо, если не считать храпа. Все спокойно спали и видели седьмые сны, угли от костра давно остыли и скрылись во мраке. Неужели показалось? Звучало так отчётливо, будто кто-то на ухо мне шептал.

Я уже собирался снова лечь, когда голос прозвучал вновь:

— Подойди ко мне, Константин.

Он не вызывал опаски, словно говоривший не способен был причинить вред. Может, моя осторожность уже давно спала, но стало вдруг так любопытно, что я встал и прислушался повнимательнее.

— Иди ко мне, я жду тебя, — повторил голос свой призыв.

На удивление легко я определил, откуда он доносился. Достал пистолет на всякий случай и двинулся навстречу.

Глава 34

Я забрался на холм и взглянул на лагерь, прежде чем уйти дальше на зов. Всё было тихо. В темноте виделись лишь очертания моих спящих товарищей и телег, оставленных чуть в стороне. Всё это оставалось неподвижным, замершим в ожидании продолжения пути.

Чудовищно неправильным казалось мне то, что шёл я неизвестно куда и непонятно к кому, при том не сказав своим людям ни слова. Абсолютно точно это была ошибка, но я не мог с собой ничего поделать. А когда голос повторил призыв, сомнения и вовсе отступили:

— Не останавливайся, Константин, иди.

Он звучал всё так же тихо и возле самого уха, но слова эти обволакивали сознание и гнали вперёд. Я не мог, да и не хотел бороться. Отвернулся от лагеря и начал аккуратно спускаться.

Не сразу, лишь когда позади осталось ещё две кучи, я разглядел силуэт человека. Он ждал меня в ложбине, скрытой от лишних глаз.

— Ближе, Константин. Подойди ближе, — позвал голос, словно прочитав мои мысли.

И вновь я без лишних вопросов исполнил его волю.

Только когда между нами осталось всего несколько шагов, я смог его разглядеть. Весь облачённый в чёрное, с капюшоном на голове и слоем мелких чёрных частиц с перламутровым отливом вместо лица. Пусть и прошёл с нашей прошлой встречи не один месяц, я узнал его сразу. А рот его — единственная светлая полоса на сплошной черноте — улыбнулся в ответ.

— Опять ты? — спросил я.

— Опять.

— И в этот раз ты более разговорчивый?

— А ты в этот раз не такой испуганный.

— Много времени прошло. Устал бояться, знаешь ли.

— И послушал мой совет.

Тут меня озарение будто обухом по голове ударило. Я так и не узнал у Иннокентия Витольдовича, что за приглашение такое от Главного я не заметил. А теперь смотрел на то подобие человека, что встретилось мне на второй день присутствия в Клоаке, и понимал, что именно оно-то и есть это самое приглашение.

— Ты от Главного, что ли? — уточнил я.

— Я и есть Главный. Я часть его. Я уста его.

— Очень… впечатляюще.

— И я здесь, чтобы убедить тебя отступить.

— С чего это вдруг?

— Всё то, что покоится в Пределе, должно здесь и остаться. Этот баланс хрупок, как и весь мир, — разжёвывая слова, расплываясь в пространных фразах, заговорил Главный. — Отнимешь лишь самую малость, и всё рухнет, как карточный домик. А ты сам не будешь рад. Пожелаешь изменить решение, но будет слишком поздно.

Я дождался, когда он сделает паузу, и с вызовом спросил: