Мусорные хроники

Мы двинулись дальше, но теперь все только и говорили, что о странном звуке. Спорили, мог ли так скрипеть мусор или это ветер, что иногда появлялся среди куч. Верилось им с трудом, а каждая новая версия нас только замедляла. Не умели рогатые одновременно увлечённо спорить и тащить телегу, слишком сложным это для них оказалось.

Вой повторился, когда мы уже собирались делать привал. Прошли куда меньше, чем рассчитывал Тонкий, но проще было сделать перерыв и дать людям вдоволь наговориться, чем изводить нервы и беспрерывно их подгонять. Тут-то неожиданный повод для новых рассуждений и появился. Впрочем, теперь вой не произвёл того же впечатления. Во второй раз он уже стал знаком и не так резал слух.

Оставаясь настороже, мы приготовили еду и поели, расположились поудобнее для отдыха. Я сел недалеко от телег между Черепахой и Тонким, и мы лениво перебирали слова, чтобы не уснуть. Старались говорить о чём угодно, но только не о вое. Не хотелось мне думать, что чудовища уже следуют за нами по пятам.

В промежутке между двумя моими неудачными шутками горбун поднялся и пошел искать ветру. Скрылся за телегами, покряхтел там немного, а потом как заулюлюкает:

— Ты гля, какая прелесть! Это ж откудава ты только взялся такой? — и к нам обратился: — Мужики, подь сюды. Я вам чё покажу, охренеете.

Мы с Тонким переглянулись и поняли, что поняли всё одинаково. Горбун окончательно рехнулся и собирался показывать всякое непотребство. Но тот настойчиво продолжал звать:

— Мужики, серьёзно, вы ни в жизнь такого не видали. Идите быстрее, пока он не убëг!

— Убëг? — растерянно повторил я.

И Тонкий кивнул, подтверждая, что мне не послышалось. Мы одновременно вскочили, достали оружие и отправились спасать горбуна от неведомой «прелести».

Но помощь ему не требовалась. Вокруг Черепахи, радостно скача и виляя хвостом, кружился пёс. Чуть выше колена, с бежевой спинкой и белым брюхом, он выглядел здесь совершенно чужеродным. Умиление растекалось по груди от одного только вида улыбчивой мордашки дворняжьего происхождения.

В те моменты, когда пёс на мгновение успокаивался, горбун принимался усердно натирать его голову. И так веселился от этого занятия, будто всегда только о том и мечтал.

— Вы видали такое? — гордо спрашивал он нас, не ожидая ответа. — Ну и зверюга, ну и прыгучая.

— Это собака? — не поверил я тому, что вижу.

Животных на Свалке было так мало, что они и вовсе казались чем-то невероятным. А уж собак я не встречал здесь ни разу. Тем более таких дружелюбных.

— Что такое собака? — не отрываясь от нового друга, спросил горбун.

— Вот это вот, — уточнил Тонкий.

— Не-е, его звать Прелесть. Да? — горбун скользнул ладонью с головы на загривок пса, и кожа у того натянулась так, что глаза на лоб полезли. Но псу это пришлось по душе, и он добродушно тявкнул. — Во, Прелесть умная. Да?

— По-моему, это мальчик, — намекнул я.

— Ну ты странный, Костолом. Как Прелесть может быть мальчиком?

Спорить я не стал. Пусть считает, кем хочет. Главное, чтобы не плакал, когда собака убежит по своим делам собачьим.

— Ты хочешь кушать, Прелесть? — ворковал горбун. — Хочешь тушёночки? Вкусная, м-м-м, пальчики оближешь.

— Если нам не хватит, будем на тебе экономить, — сухо пригрозил Тонкий.

— Принеси банку животному. — вступился я за пса. — А лучше в миску какую-нибудь переложи.

— Костолом — хороший дядя, понимающий. Он-то знает, что любая животина любит, чтоб в пузе сытно было, — приговаривал горбун Прелести. Пёс уже понял, что цели своей добился и можно отдохнуть. Прилёг, но хвостом ещё по привычке вилял и благосклонно принимал ласку.

Скоро вернулся Тонкий и небрежно сунул псу под нос миску, полную тушёнки. Тот совершенно не обиделся и набросился на еду, будто голодал несколько дней. Аппетит его был так велик, что когда миска опустела, Прелесть глянул на нас с явным вопросом в глазах, не будет ли добавки.

— Прожёрливый засранец, — прыснул недовольно Тонкий.

— Шлёпал бы ты отселева, — проворчал горбун и вновь принялся гладить собаку.

Тонкий решил, что так действительно будет лучше, забрал посуду и ушёл. А я задумчиво следил за игрой Черепахи и его Прелести и поражался, насколько между ними быстро образовалась та самая дружба, которую обычно и за годы не построить. Не то, чтобы я забыл, как выглядит дружелюбный пёс и как легко он входит в доверие, но между ними было нечто такое, что ничем, кроме дружбы, назвать я не мог.

— И что ты делать будешь, когда он уйдёт? — спросил я с ударением на последнее слово.

— А зачем ему уходить? — рассудительно спросил в ответ горбун.

— У него же где-то дом должен быть, вряд ли ему так хочется бросать всё и идти не пойми куда.

— Ежели он пришёл сюда, значится, там ему не очень-то и нравилось. Или ты прогнать такую Прелесть хошь? Да? — опять перешёл он на улюлюканье. — Костолом же хороший, он Прелесть не прогонит?