Мусорные хроники

— Куда? — нахмурилась Шанти. Села рядом, сложив по-турецки ноги и тщательно скрыв все свои прелести краем футболки.

— Помнишь, я тебе рассказывал, что я не из этого мира? Ещё когда ты жила в том доме.

— Но ты же шутил тогда? Мне, кстати, совсем это не понравилось.

— Я говорил правду, и теперь пришло время, когда я возвращаюсь домой. С тобой.

— Опять шутишь?

— Почему ты не веришь?

— Потому что это невозможно. Ты рассказывал о том, что я даже представить не могу. И все, с кем я об этом говорила, тоже так считают.

— Слушай, — я повернулся к ней и опёрся на локоть. — Я достал оружие. Самое мощное, которое здесь есть. И в скором времени мы отправимся в город, чтобы открыть портал. Ты можешь не верить мне головой, но послушай сердцем. Разве я тебе вру?

Она слушала меня, нахмурившись, а потом отвела взгляд, не в силах соврать, что не верит.

— Такого красивого мира, что ты описал, не может быть. Это невозможно, — неуверенно продолжала она упорствовать.

— Знаешь, а смотрю я на тебя, и понимаю, что ничего невозможного не существует. Ты тому самое лучшее доказательство.

Я бросился на неё, повалил на спину и принялся целовать живот. Шанти заливисто рассмеялась и сквозь смех приговаривала:

— Ну что ты делаешь, Костя? Ну прекрати. Щекотно же.

А я не собирался останавливаться. Только больше заводился и сам не заметил, как спустился ниже.

Остановился лишь когда стоны посетили нашу спальню и затихли, достигнув пика наслаждения. Я поднял голову и заявил, что продолжим мы только после того, как я хорошенько помоюсь.

— Я с тобой, — объявила Шанти.

Глава 41

Уже на следующий день со мной связался Николай Алексеевич и сообщил, что все земляне прибудут в крепость через два дня.

— Но вы же понимаете, Константин, что они на слово вам не поверят, — сказал он под конец разговора. — Привезите с собой несколько экземпляров, чтобы не показаться голословным.

— Запросто. Привезу им столько, что глаза на лоб полезут, — уверил я Николая Алексеевича.

— Рад, что это для вас не проблема.

Я начал сборы, а к вечеру в зал постучался Шаман и сообщил, что Иннокентий Витольдович хочет со мной поговорить.

Конечно, я надеялся, что он не будет лезть в мои дела, но надежда эта была призрачной и совершенно неосуществимой. Такие люди не сдаются, даже когда понимают, что стена для их головы слишком крепкая.

— Запускай, — велел я и расположился в кресле поудобнее.

Иннокентий Витольдович вошёл, как всегда, одетый с иголочки, и приветствовал меня взмахом котелка.

— Не скажу, что рад сюда приехать с таким разговором, но иного выхода я не вижу, — начал он издалека.

— Поверьте, даже приехав ко мне лично, вы не заставите меня изменить решение. И если вас прислал Главный, то с ним мы уже обсудили всё. Больше не о чем говорить.

— Не Главный меня послал. Я сам увидел, какую катастрофическую ошибку вы стремитесь допустить, Константин Андреевич, и хочу воззвать к вашему разуму. Откажитесь и живите, как вам угодно. Стройтесь, как и собирались, развивайте поселения. Вам мало двух? Уверен, Главный пойдёт навстречу и позволит занять ещё пару. Просто не трогайте то, что и так шатко.

— Да-да, старая шарманка. Не надо мне рассказывать, как важно сидеть ниже травы и тише воды. Сами лучше подумайте: сейчас на кону наше возвращение. Неужели вы этого не хотите?

— Ценой целого мира? Извольте, я лучше пожертвую собой, чем обреку десятки тысяч живых людей.

— Да с чего вы взяли, что с миром от этого что-то случится? Потому что так сказал Главный? — усмехнулся я, хотя ярости в этих словах было куда больше.

— Потому что так сказал Главный, да. И ещё потому, что это очевидно.

— Для меня это совершенно не очевидно.

— Если бы вы только раскрыли глаза пошире, то прозрели бы. Об этом каждая мусорная куча твердит. Если выдернуть опорный кусок, каким бы непритязательным он был, всё неминуемо повалится. Баланс хрупок, и такие потрясения его уничтожат.

— Вот и вы тоже про баланс твердите. Только всё это лишь страх, ничего с ним не случится. Я уверен в этом, точно так же, как и в том, что наше появление на него не повлияло.

— Все ваши усилия обратятся прахом. Это вас тоже не волнует?

— Сколько сил, Иннокентий Витольдович, вы тратите на то, чтобы ничего не менять. Потрясающе.

— Смеётесь? Смешно вам? — гневно засопел Иннокентий. — А я, между прочим, годы потратил на то, чтобы понять суть этого мира!

— Погодите, — вдруг осенила меня догадка. — То есть вас привело сюда нежелание отказываться от научного проекта? Серьёзно? Вы готовы жизнями земляков рисковать только потому, что не закончили исследования? Вот это признание, нечего сказать.

— Вы передёргиваете, — попытался возразить Иннокентий Витольдович, но было понятно, что я попал в точку.

— Пойдите прочь, забейтесь в самый тёмный угол и не высовывайтесь оттуда, пока я не покину Клоаку.

— Вы совершаете ошибку, Константин Андреевич, — устало заключил Иннокентий, повернулся к двери.

И уже ему в спину я сказал на прощание:

— Свою ошибку вы совершили, когда решили встать на моём пути. А мои ошибки вас касаться не должны.