Мусорщик

Он все понял. Танк никогда бы не оставил несмазанный ствол на месяц. Не тот человек. За всю свою жизнь Танк не прочитал и десятка книг, но оружие он почитал и других заставлял относиться к нему с уважением.

— Хорошо, — сказал Мизинец. — Я схожу и схороню сам. Чего вдвоем топтаться?

— Для страховки, — ответил Танк и протянул «беломорину»: — На, Серега, тягани.

Мизинец затянулся… Несмазанный ствол и нежелание отпускать его одного… Это не случайность. Похоже, Танк просто решил списать его, Мизинца, в расход. И долю с Греком располовинить. Понятно… Понятно, кореша. Но по-вашему не будет. Хер вам.

— Хорошая трава, — сказал, возвращая папиросу, Мизинец. — Пойду в сортир схожу.

— Беги, а то обделаешься.

В туалете Мизинец постоял с минуту, приложившись ухом к двери. Он услышал, как тихонько подошел Танк… Тоже, видать, слушает. Мизинец отпрянул, нажал слив. Под шум воды передернул затвор ТТ, сунул его за ремень слева, прикрыл полой куртки.

Когда он вернулся, Танк сидел за столом, забавлялся с ножом. Пьяный Грек спал с открытым ртом, бормотал что-то бессвязно, гримасничал.

— Когда пойдем? — спросил Мизинец.

— Да уж… пошли. Чего тянуть? Пушка-то где у тебя?

— Как всегда.

— Ну пошли, — сказал Танк и сунул нож в ножны, спрятанные в рукаве. «Как всегда» означало, что ствол у Мизинца за брючным ремнем сзади… Быстро не выхватишь!

— Пошли, — согласился Мизинец и посмотрел на корпус цеха. В наступившей темноте он был почти не виден. «Там, Вова, я тебя и закопаю, — подумал Мизинец. — Извини уж, но ты сам так решил. А потом вернусь и добью Грека… Сонного-то легко. Сонного просто».

Перед тем как выйти из квартиры, Танк долго смотрел в глазок, но в мутном желтом свете ничего опасного не увидел.

* * *

— Выходят, — сказал Грач-два в микрофон. Он видел, как распахнулась дверь в драной дерматиновой обивке. — Выходят двое.

Его голос слышали Грачи: один, три и четыре. Они расположились недалеко от подъезда.

— Значит, Мизинчик уже уехал, — сказал Грач-один. — Ладно, приготовились. Брать будем, когда станут садиться в машину.

А Мизинец и Танк уже спускались по скрипучей деревянной лестнице. Танк шел вторым, зрачки у него были огромными. Лестница казалась бесконечной, в висках пульсировала кровь.

Они вышли на улицу и двинулись в сторону, противоположную старенькой «пятерке», которой пользовалась группа.

— Куда они идут? — спросил Грач-три с недоумением.

— Похоже, к заводскому корпусу. Больше в той стороне и нет ничего.

— Всем следовать за ними, — скомандовал первый. — Действовать по обстановке. Но, главное, мужики, не дайте им уйти. Хоть один нам нужен живым.

Темные фигуры Мизинца и Танка удалялись по заросшему бурьяном пустырю. Они двигались довольно шумно. Вслед им с интервалом метров сорок неслышно скользили Грачи — два, три, четыре. Грач-один остался около подъезда в машине.

* * *

Майор Чайковский вернулся домой рано, еще и восьми не было. Такое случалось очень редко, обычно Виктор Федорович приходил не раньше девяти. Иногда позже, иногда только под утро или не приходил вообще.

Чайковский достал из портфеля бутылку «смирновской» и полиэтиленовый пакет, который передал ему Зверев… «На память, Витя», — сказал Зверев… Майор опустился в старинное кресло. Не развязывая шнурков, освободился от ботинок. Ногам стало хорошо, Чайковский с удовольствием пошевелил пальцами.

Он свернул пробку с горлышка бутылки, пошарил глазами по письменному столу, заваленному бумагами, рисунками, книгами. Ничего подходящего не нашел и налил водку в кружку с остатками чая и сморщенным пакетиком-«утопленником» на дне. Водка сразу приобрела желтоватый оттенок… Чайковский брезгливо поморщился, вытащил утопленника за нитку и небрежно швырнул на стол. Пакетик шлепнулся на лист ватмана с изображением Гувда, разлетелись брызги… Пакость какая!

Майор выпил водку и снова сморщился. Закусить под рукой ничего не нашлось, а идти в кухню к холодильнику не было смысла. Чайковский закурил и развернул зверевский «подарок».

Внутри лежал обрез двустволки. Майор нажал на рычаг затвора, «переломил» стволы. Экстрактор выдвинул гильзы. Капсюль в донышке одного патрона носил след бойка. Чайковский вытащил его и поставил на стол. Патрон во втором стволе оказался снаряженным. Виктор Федорович подкинул его на ладони, вставил обратно, захлопнул стволы. Этот самый обрез сто лет назад он передал придурку-юрисконсульту.

Чайковский снова налил водки. Выпил, преодолел тошноту. Потом он придвинул к себе лист с мордой Гувда и дохлым пакетиком. Наискось размашисто написал: «Никто не свободен от вины».

Он упер косо отпиленную шейку приклада в ящик письменного стола, навалился на стволы грудью. Гувд смотрел майору Чайковскому прямо в глаза.

* * *

Пока шли через пустырь, Танк тихонько матерился, испытывал искушение завалить Мизинца прямо здесь: чего зря ноги бить? Что-то останавливало… Жалость? Навряд ли, никакой жалости в нем давно уже не осталось… Ладно, решил Танк, недалеко идти-то.

Вскоре подошли к безжизненной бетонной коробке с черными незастекленными проемами.

— Куда? — спросил Мизинец, оборачиваясь.

— Залезай, — буркнул Танк.