Мусульманская Русь

— Так машинально, сынок, — хитро улыбаясь, ответил старик. — Всю жизнь на стройках проработал. Это сейчас архитектор планчик нарисует, а прораб указания дает. Раньше за все сам отвечал, и не дай Аллах ошибиться. Моментально слух пойдет, и заказов не будет. Как в такой ситуации без этого? Если рабочего не послать, куда ему Аллахом на роду написано идти, он же подумает, что можно халтурить. Нет уж. Начальство должно быть гневным, но справедливым. Я еще у Чернышева учился. Все прекрасно знали: если он стал вежливым — не к добру. Времена такие были. Приходит из деревни вахлак, и надо его научить правильно работать. Можно ведь и палкой, но я рукоприкладства не люблю. Лучше уж сразу выгнать. Успокоилась? — спросил без перехода.

— Ты мог и сам ей то же самое сказать. Про медресе, молитву и все остальное.

— А ей говори не говори — бесполезно. Младший и обожаемый обормот. Пороть его надо, да и ее тоже.

— А меня ведь никогда, — с удивлением сказал Равиль. — Не помню. Один раз всего, но всерьез… так это за дело было…

— Воровать нехорошо, — наставительно сказал старик. — И не потому, что запрещают мулла или закон, а потому что чужое. Душу развращает. А честно, мне потом неприятно было, очень. Свою кровь кулаком, и мать твоя зверем смотрит. Да ты усвоил, и, хвала Аллаху, больше не потребовалось. А жена у тебя, прости за правду, вздорная. Уж мой возраст и семейное положение позволяет сказать это в глаза. Вот та, первая, мне нравилась. Еще бы не бегала по степям киргизских табунщиков долбаных лечить. Все равно от них ни пользы, ни навара. Не подцепила бы чуму — обязательно словила бы холеру. От них только это в подарок и можно получить.

— Папа! Сколько раз я тебя просил!

— Да я в жизни твоей жене ничего не сказал, — возмутился старик. — А ты — мой сын. Имею полное право. За детьми всегда хорошо смотрела и не различала, кто от нее, а кто от первой. Но лучше было бы ее запереть на женской половине и к Бериславу совсем не подпускать. Испортить могла.

— Но не испортила?

— Мне спасибо скажи. Я эти современные порядки не люблю, но есть в них и приятное. Сказал: «Женщина, молчи!» — она и заткнулась.

— Поэтому тогда ты меня послал, а сам промолчал?

— А ты дома — вот и выполняй свои обязанности мужа и отца. Чего непонятного? Кстати, пошли телеграмму своей невестке. Их все равно вышлют, а мужа теперь на фронт загонят, так не надо давать возможности отправить в какую дыру. Лучше не дожидаться указа. Да и жить на что-то надо. Молодой идиот. Как будто неясно, что в студенческом кружке обязательно найдется доносчик. Один ребенок на руках, со вторым баба ходит беременная, а ему реформы подавай!

— Папа!

— Что, уже пригласил? — не удивился старик. — Молодец. А что учу — терпи. Вот помру — сам крутиться станешь, без мудрых советов. — Он хихикнул. — Я в молодости тоже не любил противных стариков, лезущих в душу. Потом понял: каждый желает шишки набить самостоятельно, но все равно тянет указать на недостатки.

— Ну хорошо, — помолчав, сказал Равиль, — а прогресс тебе чем не угодил? Лучше кирпичи ручками носить на двадцатый этаж и слонами балку для моста тягать?

— При чем тут прогресс? — удивился старик. — А! Ты про то, что бурчал. Молодой ты еще. — Равиль сделал удивленные глаза. — По сравнению со мной, — пояснил старик. — Я-то еще помню, как раньше было. Ты при этом Кагане живешь всю сознательную жизнь, а дети твои уже другой и не представляют. Вы просто не видите изменений и не представляете, что происходит. Не по глупости, — сердито сказал он на кивки сына, — а сравнивать не с чем. Прогресс, прогресс… Да что вы соображаете! — воскликнул старик. — Ты деда своего помнишь?

— Смутно. Помню, как руку его боялся в детстве. Не человеческая, а клешня краба.

— А, рука… Он и одной всю жизнь работал — любо-дорого смотреть. Да и не так важно это. Умнейший человек был. Не потому что мой отец, а чистая правда. Еще тогда не хуже Пророка (мир ему) предсказывал.

— Что?

— Войну вот эту, — ткнул старик в сторону окна, где шумели люди. — Приехал к нам, после того как революция в Германии началась, Салах и сказал: «Коней седлать не будем!» Очень ругался. Не про германцев — про австрийцев, заодно и по русским умникам у власти прошелся. Хуже всего, что мы им дали объединиться, говорил. Дождемся через несколько лет проблем, да поздно будет исправлять.