Мутанты

Елизавета Трофимовна не дрогнула, лишь притулилась к жердям ограды, чтоб отпыхаться. В другой-то раз и досталось бы деду, но воспоминания, пришедшие возле разрушенной землянки, неожиданным образом стушевали прежние обиды.

Степан Макарыч никогда особой внимательностью к своей постаревшей супруге не отличался и тут не сразу заметил, что она запалилась, отдышаться не может, бледная и прибежала из лесу без лукошка. А заметив, спросил снисходительно:

- Кто гнал-то эдак? Или напугалась чего?

- Тебе-то какая забота? - по-совиному напыжилась Елизавета Трофимовна, однако задираться ей в тот час не хотелось.

- Лица нет, трясешься…

А у бабки и в самом деле вдруг ноги подкосились, и она бочком сползла на траву.

- Ох, лихо мне, Кур, - только и простонала непроизвольно, да еще партизанским прозвищем назвала.

- Да что случилось-то? - обеспокоился Куров и даже засуетился. - Давай, подымайся!

Подхватил под мышки, приподнял, прислонил к забору и держит. От его этой участливости, а может, от недавних воспоминаний Сова и призналась:

- На вторую заставу по грибы ходила.

- Ого, ближний свет!

- Так сушмень стоит, пусто в лесу. А там по логу обабки да серушки попадают…

- И что?

- Отдохнуть присела, тут он и вылез из ельников…

- Кто - он?

- На козла похожий! И орет так же, будто просит чего. Баба, дай, говорит. Чего дай?

- Ага, а тебе будто дать нечего? - И ухмыльнулся, старый развратник.

- У вас, жовто-блакитников, одно на уме! Должно, леший был!

- Чего мелешь-то?

- Не знаю, как и назвать… Может, обезьяна, да ведь рыло, как у вепря, и вроде рога на макушке. Стоит на ногах, горбатый, лохматый, и рычит… Чуть только не схватил.

- Поблазнилось, поди-ка, - осторожно не поверил Степан Макарыч.

- Да вот как тебя видала! В елках сначала прятался, думала, козел. А вылез - страх божий И ощерился! Эй, ты по-што меня лапаешь-то?

Дед спохватился, отпустил Елизавету Трофимовну и огляделся, выдавая тем самым растерянность. Он знал свою бывшую супругу тыщу лет, еще с ее партизанских девичьих времен, и никогда подобных историй с ней не приключалось; напротив, Сову было трудно чем-либо испугать или взволновать даже в годах преклонных. В иной раз чудилось, она вовсе бессердечная и нервы у нее железные. Невзирая на возраст и в связи с отсутствием ветеринаров она до сей поры кастрировала всех поросят и бычков в районном селе Братково - как на российской, так и на украинской его сторонах. Причем, кажется, делала это с мстительным удовольствием…

- Может, и не леший, - вдруг усомнилась Елизавета. - А этот… Как его? Ити, что ли…

- Кого - яти?

- Тебе бы только яти! Тварь так называется, гималайская. По телевизору показывали.

- Не ити, а йети! - со знанием дела поправил Куров. - По -нашему, снежный человек. Да брешешь ты, Сова… Откуда ему взяться? Сослепу, поди, привиделось. Он в горах живет.

Она обижалась мгновенно и от обиды становилась дерзкой и задиристой:

- А вот сходи на вторую заставу и глянь! Посмотрю, как ты от него драпать будешь!

- Была нужда, ноги бить…

Курову не хотелось сердить старуху. Он слишком хорошо знал вздорный нрав бывшей супруги и старался избегать всяческих ссор, поскольку Елизавета Трофимовна сразу же начинала отравлять ему жизнь мелкой местью. Когда они разошлись, то поделили огород, имущество, хату и даже печь. Поскольку же печь была единственной, то деду досталась топка и лежанка, а бабке только одна ее теплая стенка и труба с задвижкой. Это ее вполне устраивало, ибо топить-то своими дровами приходилось Степану Макарычу и тем самым обогревать половину Совы. Он уж старыми фуфайками и одеялами перегородку обшил, чтоб тепло у себя задержать, а оно все равно к бабке уходит. Она там, слышно, босая по полу шлепает, а дед в валенках сидит даже летом. Мало того, стоит разругаться - так Сова дождется, когда дед затопит печь, и закроет трубу. В таких случаях дым заполнял все его жилище, вынуждал бежать на улицу и потом искать компромисс с бывшей супругой - угар к ней удивительным образом не проникал! Летом можно было бы и не бояться подобного вредительства, однако кухня вместе с газовой плитой при разделе отошла бабке, и Ку-рову приходилось готовить еду в печи круглый год.

- Тогда не говори, что брехня! - Сова все больше распалялась. - Будто я вру ему! Будто сослепу! Зрячий выискался! Сам бы увидел, так в штаны навалил бы, Кур ты щипаный!

Это уж было слишком, но дед и не такое терпел от нее в прошлом.

- Может, зверь тебя испугал? - предположил он. - Кабанов-то вон сколь развелось, и медведи по второй заставе пешком ходят…

- Сам ты медведь! Что я, не отличу дикого зверя от этой твари? У ней ведь не лапы, а руки были. И бородища - во! Может, даже инопланетянин. Передают вон, гуминоиды эти на Землю давно прилетели. Корабль у них сломался. Может, поселились на заставе и живут? Там же нынче всякая бро-дяжня обитает…

- Бродягу ты и видела!

- Вот чего пристал к женщине? Не верит, а?! Ты мне всю жизнь не верил, потому и под откос ее пустил, бандера недобитая!