Мутанты

А ему все равно не подавали, но не из скряжести, подлой жадности или равнодушия. Просто машины и люди, устремленные в едином порыве, горбились под тяжким грузом товара и не могли поднять головы, чтоб посмотреть вокруг себя. Но Джон ничуть не отчаивался, ибо испытывал ни с чем не сравнимое чувство свободы.

Он снова переехал через контрольную зону со своей коробкой и протянул руку:

— Я хохол Ваня! Человек без гражданства хочет кушать. Я очень люблю Украину!

Но и в бане Курову поспать не дали. Он проснулся от парной жары, хотел возмутиться и увидел Сову, которая самоуглубленно стирала что-то в ванне, заполненной мыльной пеной. И сама разрумянилась, раздобрела и распарилась, как зачерствевшая горбушка белого хлеба на пару. Старый партизан сразу же заподозрил неладное: бабка наверняка затеяла стирку, чтоб его соблазнить, но не удержался от своих привычек, осторожно встал и, зайдя с тыла, схватил ее за бока. Так, без задней мысли, чтоб испугать и повеселиться. Но тут же получил мокрой тряпкой по физиономии.

— Ты чего это такая неласковая? — утираясь, спросил он.

— А вот женись на мне, тогда и ласковая буду!

— Ты что, на закате-то лет? Народ смешить. Невеста!

— В грехе с тобой больше жить не стану! — заявила Сова. — Вон, говорят, даже крестник твой законным браком сочетался с Тамаркой. И сейчас она Волкова стала. Внука женим! А сами холостые… Нет, вот постираю — и границу восстановлю!

— Старые мы, нам скоро скважины под стеной пробурят. А ты вон куда собралась!

— А рано мне еще в скважину, потому как замужем не была! Одного разу никто не взял! Покуда не выйду да не поживу всласть, ни за что не умру!

Бабка вывалила белье в таз и стала полоскать, показывая всем своим отстраненным видом полную независимость. Дед покряхтел и сел на лавку.

— Ну, беда! Кругом такое творится, а она — замуж! Я тоже ни разу еще не женился, так и мне не помирать, что ли?

— Как хочешь!

— Потом, как это? Первый раз жениться — и на старухе? Обидно…

— Я тоже за старого деда не пойду! — отпарировала Сова. — Сдался ты мне! Помоложе найду!

— Ох ты какая! Кто ж тебя возьмет?

Сова же прополоскала, отжала и пошла на улицу, развешивать. А Курова так ее дерзость завела, что он поплелся за ней. И глядит — бабка какое-то белое, с кружевами, платье на веревке прищипывает.

— Это что у тебя такое? Ни разу в нем тебя не видал…

— И не увидишь!

— Подвенечное, что ли?

— Не твое дело!

Дед походил кругами, поводил носом, затем крадучись понюхал платье:

— Все равно нафталином пахнет…

— Еще бы! Столько лет в сундуке пролежало. Не нафталин — моль бы еще в Якутии почикала.

— Ты пойми, Елизавета, — не сразу сказал Куров, — не время жениться. Видишь, кругом что происходит. Незримая война. Погибну геройской смертью — вдовой останешься…

— Ага, как раз, дам я тебе погибнуть! Даже и не думай.

— Спокойно не дашь, это уж к бабке не ходи… Так ты что, согласна пойти за меня?

— Если хорошо позовешь. — Сова дернула плечиками. — И то подумаю. Мне ведь торопиться некуда.

— А у тебя приданого нету! — попытался еще вывернуться дед. — Без приданого не возьму. Мне еще тятя наказывал…

— Как это нету? — взвинтилась она. — Это ты с одним наганом остался!

— Знаю я, что ты в войну еще скопила. Но винтовку отняли, пулемет забрали. Распылилось приданое! За тобой один «вальтер» и остался! На что мне бедная невеста?

— И «вальтер» отняли…

— Ну вот!

Сова на платье подол вспушила, чтоб просох скорее, кру-жавчики расправила.

— Ну-ка пошли со мной!

— Куда?

— В козлятник!

— Козла своего покажешь, что ли? — Куров поплелся за бабкой. — Так я его видал. Не велико приданое…

— Ничего ты еще не видал…

Сова принесла топор, выбила какой-то клин, и вдруг фанерная стенка козлятника рухнула. А за ней — что-то громоздкое, заботливо покрытое ткаными половиками.

Дед только ствол расчехлил и калибр спичечным коробком померил.

— Ух ты! — невольно выдал себя. — Богатая невеста! Сейчас же женюсь!

— А вот уже поздно!

— То рано, то поздно! Тебе не угодишь!

— Подавай фугасный! — Бабка приникла к прицелу, сделала доворот. — Потом жениться будем. Сейчас камлать начнем! Надо внука лечить!

После первого залпа один пролет стены рухнул и увлек за собой два соседних.

— Заряжай!

Земля содрогнулась, и Юрко словно ветром с печи сдуло. Голый, весь в клеточку от йодной сетки, волосы и зубы уже выросли и горб рассосался…

— Стена рушится! Айбасы бегут! И никого не увидел.

Протер два глаза, лоб пощупал, а третьего как не бывало…

* * *

Родитель уводил братьев по лесной дороге на вторую заставу, словно волк неопытных еще, прибылых волчат: сторожил уши на всякий шорох, вострил глаз и вынюхивал пространство, дабы упредить грозящую опасность.

А они перелаивались, как собаки:

— Хохол!

— Москаль!

— Послушал бы меня — за океан махнули!

— Да мне и здесь хорошо, тварь продажная! Родитель сначала прикусывал их:

— Да будет вам! Вы же братья! Выпорю обоих! А потом вел и только ворчал:

— Ничего, поживете в партизанском бункере годик-другой — быстро помиритесь.