Мутное дело

Но он у меня знал буквы к двум годам, бегло читал — к четырём. Едва пошёл ножками, на прогулках мы уныло бубнили, как герои «Джентльменов удачи».

— Девочка?

— Гёрл.

— Небо?

— Скай.

— Прекрасный?

— Бьютифул.

— Нос?

— Сноу!

— Башку включи! Сноу — снег, — демонстрировала я скудные школьные познания.

Когда стал постарше, я открывала толстый словарь иностранных слов и произвольно расставляла галочки. И, приезжая из командировки, нещадно гоняла по отмеченным словам и страницам.

Значения слов от «А» до «Я» назубок. «Абордаж», «абориген», «абразивный», «абракадабра», «аббревиатура», «абрис». Это ничего, что пытливый вьюноша заодно познавал значение слова «аборт». И с похвальной любознательностью немедленно скакал искать в недрах словаря слова-спутники «менструация» и «овуляция» (сейчас он в медицинском).

Да, ещё каюсь в родительской несостоятельности: я приучила его читать за едой — и это на всю жизнь. Как он говорит, при этом книжка кажется вкусней, а суп — интересней.

Уже с его годовалого возраста усаживала его на колени, пристраивала за тарелкой книжку-раскладушку, и — понеслись, родимые! Только успевала забрасывать кашу в широко открытый, как у галчонка, рот и ловить ручку, в восторге лупящую по книжным волкам, поросятам, Красным Шапочкам и Бармалеям.

Отчего я не бдела с сыном над домашними заданиями? А потому что со мной родители тоже не бдели.

Правда, раз в месяц (обычно, когда у отца было дурное настроение) он устраивал на кухне маленький Страшный Суд. Садился за стол, вызывал детей по одному (нас было четверо) и просматривал дневник.

Листал, упирался хмурым взглядом в «нехорошую» оценку. Значительно постукивая по ней пальцем, вскидывал грозный взор, как Пётр Первый на понурого царевича Алексея. Молчаливо пронзал им несчастного… Мало кто мог выдержать тот взгляд.

Даже мама предпочитала не вмешиваться в процесс, уходила куда-нибудь в магазин от греха подальше. Эх, не было художника Ге, чтобы живописать картину «Воскресное утро. Проверка строгим родителем уроков у нерадивых чад. Холст, масло».

Наказанием троечникам было решение головоломных задач из старого, времён отцовой молодости, арифметического сборника. Пока не решим — из-за стола не встанем.

Из кухни мы вываливались как из бани: красными, распаренными. Но — чувствовавшими себя победителями. Заслужившими скупой благосклонный взгляд отца, морально очищенными, почти перенёсшими катарсис.

Думаете, я пишу о родителях с обидой? Нет, с глубокой любовью и печалью. Если бы можно было всё вернуть…

В десятом классе отец принёс толстый справочник «Высшие учебные заведения СССР». И сказал: «На этот год это ваша настольная книга». Брат-близнец решил поступать в авиационный. Я хотела стать журналистом. Писала в стол толстые романы и мечтала о славе.

Всем хочется быть знаменитыми,
Испробовать каждому б это.
Я тоже хотела прославиться
Недавно, ещё прошлым летом.
Чтоб имя моё прогремело звеня,
Прославив мои рекорды.
Чтоб звали в Америку бы меня —
А я б отказалась гордо.
Чтоб знали меня вся страна, весь мир.
Везде — интервью, репортёры.
Фотографы, крики, букеты цветов,
Открыток и писем — горы.
Своя секретарша, гостиничный «люкс»,
К подъезду — блестящая «волга»…

На этом мои представления о славе исчёрпывались и захлёбывались в восторженных слюнях.

Бог знает через кого — наверно, через ученицу, работавшую в универмаге, — мама купила нам перед абитурой мягкие чемоданы из красного дерматина. Через год они позорно вытянулись, деформировались, потрескались и обвисли кошёлками.

Но это через год — а сейчас они были прекрасны! Я надела в дорогу зелёное платье сестры, совершенно мне не идущее: у нас и размер, и рост были разные.

Дело в том, что у меня отроду не было своей одежды. Я всё донашивала за сестрой. Мама с папой считали это совершенно нормальным: в своё время они тоже донашивали за старшими братьями и сёстрами. Помню, однажды в классе пятом мама прибежала и шёпотом торжествующе скомандовала:

— Скорее! В уценённом завоз! Только никому не слова!

И мы побежали, пригнувшись, как шпионки. На вопросы любопытных соседок мама краснела и смущённо, неопределённо махала сумкой: «В хлебный. Хлеб, вроде, завезли».

В магазине «Уценённые товары» тоже работала мамина ученица. На двери висел листочек: «Закрыто. Приём товара».

На тайный условный стук и пароль («Зина, это мы!») — нам отперли дверь. Затхлый товар грудами высился на полках и на полу. Мама ахнула и погрузила руки в сокровища Али-Бабы.