Муза

Позже они гуляли по широким бульварам, восхищаясь фонарными столбами из кованого железа, украшенными корзинками с ползучими петуниями и ярко-розовой и алой геранью. Они заглядывали в витрины магазинов, показывая друг дружке пальцем на светских модниц. Они проходили по узким, мощенным булыжником улочкам, где их встречали закрытые ставни по случаю полуденной жары. Это был настоящий город, в отличие от их деревенской глуши среди холмов Арасуэло. Терезу радовало, что ее родной город произвел на Олив такое впечатление. Это, конечно, не Лондон, но в нем просматривается что-то величественное и вневременное, когда лучи солнца освещают булыжник или отражаются от чисто вымытых витрин и орнаментальных деревянных рам универсальных магазинов и аптек.

Дойдя до гавани, они присели выпить лимонаду и стали гадать, какой из огромных кораблей, то и дело входивших и выходивших из акватории, увезет их двуличный груз.

– Исаак не сомневался, что картина уедет по назначению, – сказала Олив. – Просто он не хотел сам ее отправлять. По-твоему, я веду себя честно по отношению к нему?

– Вы хотите спросить, будет ли мой брат соглашаться на это и дальше?

Олив удивилась такой проницательности.

– Да, пожалуй.

Тереза смотрела в море.

– Деньгами его не удержать.

Да уж, деньги никогда не были решающим фактором ни для него, ни для нее. Хотя он и оставил себе часть гонорара за «Женщин в пшеничном поле», оба они всегда мечтали о том, чего не купишь за деньги: справедливости, любви. Тереза была убеждена, что Олив, используя Исаака как прикрытие для собственного творчества, поступает бездумно и что долго он этого терпеть не станет. Сама же она была готова исполнить все, чего пожелает юная хозяйка.

Олив нахмурилась.

– Звучит как угроза.

– Нет, что вы, – возразила Тереза. – Просто… он мужчина.

– Как прикажешь понимать?

Тереза с ее знанием английского не могла ответить на этот вопрос со всей точностью. И хотя ее не могло не тревожить, что действия Олив подводят ее все ближе и ближе к назревающей неотвратимой катастрофе, у которой нет названия, но которую она, Тереза, почти ощущала на кончике языка, ее переполняло такое счастье – она у моря, они вместе пьют лимонад, – что пусть бы эта бездумность длилась вечно.

– Мой брат способен говорить за себя сам, – ответила она уклончиво, и Олив, не желая погружаться в мутные воды их общей затеи, перевела взгляд на океанские лайнеры, уходящие в открытое море.

Они вернулись домой уже в сумерках, усталые и довольные.

– Тереза, – заговорила Олив, когда они подходили к дому.

– Что?

– Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты можешь мне доверять.

Тереза улыбнулась – к ней вернулись ее собственные слова, еще одно чудо!

В доме Сары не оказалось.

– Где она? – Паника в голосе Олив звучала совсем по-детски и так понятно.

– Может, решила прогуляться, – предположила Тереза.

– Моя мать не выходит на прогулки.

Олив выбежала в сад, а Тереза под предлогом, будто ищет Сару наверху, проскользнула на чердак, чтобы проверить свои подозрения. И точно! Портрет зеленоликого Исаака исчез. Он уже плыл в брюхе океанского лайнера к Пегги Гуггенхайм.

XV

Сара повадилась ходить на прогулки – более чем странное увлечение для человека, привыкшего курить на диване. Она выдергивала с грядки созревшие овощи и складывала их в большую плетеную корзину, даже не отряхнув землю с корней. Или вдруг объявляла, что идет в деревню за артишоками. Их уже лежала в кухне целая куча. А полевых цветов стало в доме столько, что у Терезы не хватало емкостей.

Через десять дней после их поездки в Малагу пришла телеграмма от Гарольда. Тереза сходила за ней на почту и бежала всю дорогу назад, чтобы скорей вручить ее Олив, которая вместе с матерью лущила горох на кухонном столе.

ГУГ КУПИЛА ЗЕЛЕНОГО ГЕНИЯ ТЧК И ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ САД ТЧК ЖДИТЕ КОНЕЦ НЕДЕЛИ ТЧК

Олив прочитала ее вслух.

– Пегги Гуггенхайм купила обе картины, – выдохнула она. – То-то Исаак порадуется.

– Я ничего не знала про вторую картину, – сказала Сара, пробегая пальчиком по раскрытому стручку. Лак с ногтей сошел, заметила Тереза, а хозяйку это как будто не волновало.

– Кроме «Сада» у него еще был автопортрет.

– Ты его видела? – спросила Сара.

– Мельком. Похоже, папа возвращается.

– Как раз когда телефон наконец перестал звонить, – вздохнула Сара.

Тереза подошла к раковине помыть овощи. Хозяйка положила на столешницу пустой гороховый стручок.

– Дорогая, тебе здесь нравится? – спросила она.

– Очень. Я так привыкла. А тебе разве нет?

Сара разглядывала пейзаж за окном. Сад тонул от изобилия фруктов и цветов, жимолости и ночного жасмина, а также апельсинов и маслин, которые Гарольд обещал жене и дочери еще в январе, когда они сюда только приехали, замерзшие, помятые, еще не оправившиеся после очередной Сариной истерики, не знающие здесь ни одной живой души.

– Я не уверена, что употребила бы слово «нравится». У меня такое ощущение, будто я здесь прожила десять лет. Это место тебя… насыщает. Как живое воплощение нарисованных Исааком полей. – Она посмотрела на дочь. – Невероятно, как он сумел все это передать, правда?

– Да.