Муза

Как же его радовало, что наконец-то они вместе. Она уезжала, но вновь и вновь возвращалась. И это было просто прекрасно. А потом приехал он. Его соперник. Именно в тот момент, когда он провожал её. И она уехала с ним. Вернее, они вместе уехали на этом проклятом автобусе, в который он не имел права сесть. Он хорошо понимал, что если он покинет место своей ссылки, то наказание будет тяжёлым и неотвратимым. Местным милиционерам было абсолютно плевать, какие письма и каким людям писал Сартр. У них были свои инструкции и свои правила. И только они решали его судьбу. А не какой-то там французский философ.

***

Он никогда не умел исполнять своих обещаний. Обещал одному острову приехать и умереть на нём. А умер за тысячи километров от этого острова. Но своё последнее пристанище он обрёл всё-таки на острове. На другом острове. Не на том, которому дал когда-то своё обещание. На тот остров своей молодости он так и не вернулся. Не смог. Не мог пересилить себя и вернуться в места, где ему было так плохо и всё же так хорошо, как нигде и никогда. Этот остров остался жить в нём. Как копия, как отражение той, прежней жизни. Кто знает, может он побоялся того, что сравнение копии с оригиналом будет убийственным? Не для копии или оригинала, а для него самого.

По своему рождению он был иудеем. На этом кладбище его не могли похоронить ни в православной, ни в католической части. Лишь протестанты дозволяли хоронить на своей земле тех, чья религиозная принадлежность не могла быть подтверждена какими-либо документами. Такая позиция напоминала о том далёком времени, когда на двери Замковой церкви были прибиты знаменитые 95 тезисов. Именно с них и началась история протестантизма. В те дни, благодаря тому, что 500 лет тому назад один непокорный монах заявил о свободе, стало возможным похоронить великого Поэта в том месте, о котором он мечтал.

А мечтал он всего лишь о том, чтобы лечь в могилу там, где линия горизонта простиралась далеко-далеко. И никакие холмы или горы не мешали бы тому, чтобы видеть, как водная или земная гладь смыкаются с небом. Чтобы кругом были вода, песок и камни.

Мечтал быть похороненным на одном острове. А оказался на другом. Родился и жил в Северной Венеции, а обрёл последнее своё пристанище в Венеции итальянской. Её он обожал по многим причинам…

Он написал о ней достаточно много строк, в которых признавался ей в любви. Пусть это и не всегда была поэзия, но именно её духом была пронизана каждая его даже прозаическая строка.

Он всегда воспринимал Венецию как город максимально похожий на Петербург. Говорил о том, что здесь вода отражает время. Всегда пытался убедить всех в том, что если вы желаете понять, что такое время, то поезжайте в Венецию. Её же он воспринимал как город, который смог победить время. Для него Венеция всегда существовала на грани миров. Как город, не принадлежащий ни прошлому, ни будущему. Есть только день сегодняшний. И ничего более.

Он был убеждён в том, что Венеция – это город изгнанник. Для поэта-изгнанника – это как бы собрат по судьбе. Она смогла пережить все свои свершения и трагедии, взлёты и падения. С той минуты, когда он впервые ступил на эту землю, Венеция всё время напоминала ему о зыбкости бытия. Её красота победила и страх, и смерть. Это было так понятно и близко ему, сполна познавшему и сумевшему преодолеть и то, и другое. Пока были силы. Именно тогда, когда они иссякли, смерть и забрала его.

***

В его жизни были мгновенья, когда он должен был рассказать всем о том, что же он такого сделал, что его чествуют как человека, обогатившего мировую цивилизацию. А он говорил о Музе. Но не как о женщине, сделавшей его поэтом. Это были всего лишь детали его личной биографии. Он же говорил о том, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, на самом деле является ничем иным, как диктатом языка. Он говорил об абсолютной зависимости Поэта от языка. И о том, что Поэт – это всего лишь средство существования языка. Тот, кем язык жив.

Это была речь Поэта, на хрупкие плечи которого сам Господь возложил миссию по сохранению Великого языка. Эту высшую миссию на нашей грешной земле он смог реализовать сполна. И ушёл тогда, когда счёл, что она всё же им исполнена. По мере дарованных ему сил и возможностей.