Люсенька раздвинула пухлые губы в искусственной улыбке и протянула:
— Было бы на что смотреть… Просто проверяла, не моё ли на тебе платье. Учитывая, что ты живёшь теперь в моей квартире, может и мои старые шмотки за мной донашиваешь… А теперь вижу — всё в порядке. Я в такое дерьмо даже в страшном сне не выряжусь.
Я опустила веки, до безобразия раздражённая сложившейся ситуацией. И смех, и грех! Бабские разборки в сортире. На миг опалило страхом: а что, если она в драку бросится? Не то чтобы я боялась её или того, что не смогу дать отпор. Но это же такой позор…
— Возможно, моё платье не из самых дорогих, но я на него заработала мозгами, а не тем местом, которым ты, судя по всему, думаешь. Слушай, — не было никакого желания хамить, но разве мне оставили выбор? — шла бы ты к своему папику, красавица, и не пыталась сверкать мыслями. У тебя плохо получается.
У Люсеньки гневно задрожали ноздри, и на ороткое мгновение очень симпатичная молодая женщина стала похожа на Лорда Волан-де-Морта. Мистика какая-то! Если бы я верила в судьбу, то решила бы, что Гарри Поттер меня преследует.
— У тебя зато, как я посмотрю, хорошо.
Я согласно кивнула и решительно прошла к двери. Надо было сразу уйти, не опускаться до её уровня…
— Думаешь, ты лучше меня? — бросила мне в спину эта змея. — Вся такая правильная, женишка на амбразуру бросила и в ус не дует.
Что-то кольнуло меня под левую лопатку, и я оглянулась.
— Ты в своём уме? Какого женишка? На какую амбразуру?
— Правильно, — Люсенька издевательски закивала, — я бы на твоём месте тоже сделала вид, что ничего не знаю. От лишнего знания морщины появляются и, говорят, даже плохие сны… Нет, я-то ладно. У меня совести нет, об этом всем давно извеcтно. Но ты… праведницу из себя корчишь, а парню, между тем, вышка светит.
— О чём. Ты. Говоришь, — отрывисто прoизнесла я, испытывая чувство иррационального страха.
— Да о Русланчике твоём. ком же ещё? Его же за твоё убийство судят… — ехидный смех резанул по ушам. — Как там в песенке поётся: «Убил, закопал и на камне написал…»
Я всё поняла. Даже учитывая тот факт, что Дуклова перепутала имя. И от этого понимания мне стало нечем дышать, а в глазах потемнело.
Максимка…
— Ты врёшь, — прошептала я, отказываясь верить.
— Вот ещё, — Люсенька брезгливо дёрнула плечиком и с надменным видом достала из миниатюрной сумочки сложенный вчетверо газетный лист. — Сама смотри.
Когда я его разворачивала, у меня дрожали руки. И неспроста…
Главная полоса истекала кровавой надписью: «Отвергнутый поклонник убил свою возлюбленную». И фотка Макса под ней. Коротко стриженный, худющий, с заложенными за спину руками, смотрит прямо в камеру совершенно чёрными от ужаса глазами. Я облокотилась рукой о раковину, чтобы не упасть и попыталась прочитать статью, но перед глазами всё расплывалось, и знакомые слова, казалось бы, навеки утратили свой смысл.
Двадцатидвухлетний житель Города… в ночь на четырнадцатое февраля… Агата Вертинская… два выстрела в спину… скончалась до прибытия… в настоящее время уголовное дело… до тридцати лет лишения свободы. Обвиняемый свою вину признал полностью.
Последнюю фразу и прочитала раза три, а потом в ужасе схватилась за голову.
— Вот же баран… — простонала сквозь зубы. — Зачем он это сделал?
— Зачем стрелял? — переспросила Люсенька. Я посмотрела на неё, как на умалишенную, и тряхнула головой. Стрелял? Чушь какая! Не стал бы Максик в меня стрелять. А если бы и стал, то не попал бы. Из него Ворошиловский стрелок, как из меня Дюймовочка… Да и пистолета у него нет…
Иисусе! О чём я думаю?! Его заставили. Точно заставили. Наверное, били, вот он и сломался. С чего иначе ему наговаривать на себя?
— Ау, ты тут? — окликнула меня Дуклова, и я, ничего не понимая, несколько раз моргнула. Чувство было такое, словно меня выдернули из тяжёлого угарного сна. Где я? Зачем?
К горлу подкатил горький комок, и я поняла, что меня сейчас вырвет. Склонилась над раковиной и, крутaнув кран, плеснула себе в лицо холодной водой. Полегчало. Настолько, чтобы понять: Люсенька не просто так затеяла этот разговор. И газетные вырезки она в своей смешной сумочке не каждый день носит. Правильно Дашка предупреждала, чтобы я рядом с ней ухо востро держала…
— Откуда у тебя статья? — простуженным голосом спросила я, промокая щёки бумажным полотенцем. — Тебе разрешают выходить?
— азрешают? — Луция фыркнула. — Посмотрела бы я, если бы мне кто-то попробовал что-то запретить! Да меня даже на проходной не досматривают! Боятся cкандала.
— Так уж и не досматривают, — недоверчиво протянула я. — Ещё скажи, что без охраны по Городу рассекаешь… Хотя нет, дай угадаю. Тебе папик личного водителя, небось, купил…
— Мне папик личную машинку купил, — поджала губы Люсенька. — Mini Cooper. Розовый, со звездой на крыше. Сегодня после спектакля, по пути в аэропорт, если хочешь, могу сделать тебе одолжение: навернуть кружок вокруг тюрьмы, посигналить твоему неудачнику… Или, к примеру, ручкой помахать. Тебя-то — пока не выпускают…