Муза для чудовища (СИ)

Мысленно чертыхнувшиcь, я затаила дыхание. Хоть бы она уже пoехала скорее, пока никтo из охраны не пришёл проверить, в связи с чем шум-гам. Я выдержала еще одну серию коротких, но яростных ударов по рулю (на этот раз, к счастью, класон никто не трогал, ограничившись многoэтажным матом), а потом Люсенька всё-таки повернула ключ, и игрушечная с виду машинка довольно заурчала и поехала.

Расслабляться я не спешила, прекрасно понимая, что Люсенька могла и наврать насчёт того, что её не досматривают на проходной. Могла заметить меня. Могла, в конце концов, всё подстроить… Последнего я опасалась больше всего, но, слава богу, нервная арита устроила такую истерику, что сразу стало понятно: подозревай она постороннее присутствие в своём автомобиле — никогда бы такого не допустила.

Мы ехали довольно долго, думаю, минут двадцать, не меньше. И я уже даже начала надеяться на то, что у меня всё получилось, что я выбралась, когда Люсенька вдруг выдохнула недоверчиво:

— Да быть этого не может! — и, резко дёрнувшись, затормозила.

Противный звук резанул по ушам, и почти сразу же хлопнула дверь со стороны водителя. Я приподняла голову, чтобы посмотреть, что же так взволновало ариту Дуклову, и не сдержала сорвавшегося с языка матерного слова.

Машина стояла посреди пустующий по случаю позднего времеи дороги. Сонно мигали светофоры. Фонари светили через один. В оптике на углу заикалась первая буква подсветки, а на тротуаре под ней ар Иан Джеро за шиворот тряс свободную ариту Сахипову. Причём вид у обоих был совершенно бешеный.

Черти задери эту Люсеньку! Ну, что ей стoило поехать другой дорогой! Черти задери этого Иана Джеро! И Дашку Сахипову с её вспыльчивостью и поразительным умением всегда оказываться в ненужное время в ненужном месте! Черти задери проклятый «Олимп», день Святого Валентина и Макса Глебова вместе с ними со всеми! Если бы не он со своими объяснениями в любви, этого бы вообще ничего не было!

Я немножко пошипела сквозь стиснутые зубы, воображая себя если не большим питоном Каа, то уж точно Нагайной из ики-Тики-Тави. Перекусала бы всех от злости к чёртовой матери! А потом выдохнула и обратилась вслух — слава Богу, окна в этой машинке Барби, по случаю очень тёплой ночи, были открыты.

— Кого я вижу! — пропела Люсенька, а голос её сочился мёдом и звенел счастливыми хрустальными колокольчиками. — Я-а-а-н, ты ли это?

— Луция, иди к чёрту! — рыкнул Иан, но тут же отвлёкся, по всей видимости, на Дашку. — А ты стой на месте, зараза. Я с тобой еще не закончил.

— Ещё неизвестно, кто с кем тут заканчивает, — огрызнулась моя соседка. — Кто просил тебя вмешиваться?

— Вмешиваться?.. — послышался звук, похожий на тот, что издает паровоз перед тем, как отправиться в путь. — Пх… пш… ф-ф-ф-ф-ф-ф…

И я снoва приподняла голову, чтобы полюбоваться на находящегося в крайней степеи ярости Иана Джеро.

— Я вам не мешаю? — это Люсенька снова вступила со своей арией и снова получила в ответ:

— Ты с первого раза плохо расслышала? Убирайся.

— не боишься, что я так и сдeлаю? Прямо сейчас. Отправлюсь к кому-нибудь из членов Совета. Или позвоню и расскажу, что первый палач «Олимпа» устраивает нелегальные вылазки объявленым в карантин аритам. М? Что молчишь? Я тебя шокировала?

Я в очередной раз чертыхнулась, всматриваясь в Джеро, который даже бровью не повёл, да и вообще никак не отреагировал на Люськины угрозы.

— Детка, чтобы меня шокировать, тебе надо сказать что-то действительно умное, а мы оба знаем, что ты на это не способна, поэтому очень прошу тебя, пока я еще добрый…

— Я не стау молчать! — взвизгнула арита Дуклова, и хрустальные колокольчики в её голосе уступили место визжащим струнным. — Ты не сможешь меня заставить! Пусть все узнают! Пусть. Я так хочу. Хочу, чтобы тебя унизили, чтобы… как ты мог? Как мог ты взять и отдать то, что принадлежит мне. Мне!

Она орала так громко, что я уже начала опасаться, как бы бдительные граждане полицию не вызвали.

— Ты говорил, что никто, никогда… что навсегда… что только я, а теперь…

— Кто тебе рассказал? — холодно спросил Иан, и я заметила, что он побледнел. И, проклятье, даже расстроилась из-за этого! Даже после известий о Максе его боль резонансом отдавалась в моей груди. — Не думаю, что мама опустилась бы до разговора с тобой… Так кто же?

— Сейчас это не важно, — Люсеньке удалось взять себя в руки, она огладила бёдра, поправляя смявшийся во время сидения за рулем пoдол платья. — Мне было так больно. Я не люблю, когда мне больно… — я не заметила, когда она успела достать телефон, но факт оставался фактом: эта змея и в самом деле собиралась кому-то звонить. — Когда больно мне, больно должно быть всем вокруг.

Я перевела ошарашенный взгляд на Иана. Почему он ничего не предпринимает? Почему позволяет ей звонить? Нет, я понимаю, что женщин бить нельзя, но если уж очень сильно хочется, то, наверное, всё-таки можно. Я так думаю.