Муза художника

Его тщательно взвешенные слова вызвали у меня странное ощущение. Муж никогда не просил меня позировать ему для набросков обнаженной фигуры — он такой скромный и правильный; но мне почему-то кажется, Виктор думал обо мне в этом ключе, хотя мы никогда и не разговаривали на эту тему. Как и многие другие художники, которые обращаются за помощью к своим родственникам и знакомым, в Париже мы с подругами, конечно, позировали друг другу ради экономии денег. К тому же так намного проще, чем нанимать посторонних людей. Я ожидала, что Виктор поднимет этот вопрос в более тактичной форме и наедине, как это происходит в те моменты нашего общения, когда в течение длительных отрезков времени никто из нас не произносит ни слова. Но я жаждала помочь ему. Пусть покажет всем, раз уж принял этот новый вызов, что еще полон сил.

— Я отправлю к тебе натурщицу, — небрежно бросил Ханс, — сестру нашей служанки. Она кормится за наш счет, но работы у нас для нее мало.

Я ждала от Виктора возражений, но он с безразличием махнул рукой и отвернулся, словно вопрос был решен.

— Ну, тогда я пришлю ее к тебе в понедельник утром, — заключил Ханс, с трудом поднимая свое грузное тело.

К этому времени ему уже явно не терпелось уйти. Наверное, не мог дождаться, чтобы появиться со своим журнальчиком на пороге дома еще какого-нибудь художника, чье творчество разгромили на его страницах.

Большую часть оставшегося дня Виктор пребывал в задумчивом молчании. Я подала обед, не спрашивая, что у него на уме. Один раз он кратко высказался по поводу доставки картин в дом советника Алстеда, когда те будут закончены. Неужели из уважения к консервативным взглядам своего пожилого покровителя Виктор даже не рассматривает мысль о том, чтобы попросить меня позировать для этих новых картин? Неужто репутация его музы-жены пострадает, если ее тело будет выставлено на всеобщее обозрение в галереях и домах? Но я все еще лелею надежду: может быть, при свете нового дня Виктор придумает какой-нибудь предлог и отошлет незнакомую натурщицу прочь из нашего дома.

Вторник, 20 февраля.

Теперь я весь день вынуждена наводить порядок в доме, пока это подобие натурщицы позирует возле стола. Она костлявая и тощая и обращена спиной к падающему из окна свету. Виктор заставляет девушку сутулиться, что, как мне кажется, должно быть намеком на неловкость и смущение. Она не выставлена грациозно ради живописного очарования и не предстает пойманной в момент задумчивого одиночества, а стоит, опустив голову, положив кисть одной руки на противоположное плечо и прикрывая тем самым грудь. Свободной рукой она касается стола, словно для опоры. Девушка выглядит так, будто покорно ожидает доктора, который должен прийти ее осмотреть. Но скромность этой позы не смягчает гнев, который поднимается во мне, когда Виктор мазками наносит на полотно тон ее кожи, придает нежную текстуру облачку волос между ног.

Эта девушка стоит у меня на пути. Лишенная из-за ее присутствия привычного распорядка дня, который так много для меня значит, я не знаю, что делать. Она испуганно поднимает глаза, когда ей разрешают расслабиться. Затем медленно одевается в нашей спальне и становится за кухонный стол, чтобы съесть в этом неудобном положении тарелку супа. Думаю, в ее деревне женщины принимают пищу стоя, пока их мужчины восседают с другой стороны стола. Время от времени она робко смотрит на меня, будто ищет одобрения. Я не осуждаю бедняжку, но ее присутствие мне ненавистно. Я не подаю ей ни единого успокаивающего знака. Под черной одеждой во мне все кипит.

Среда, 7 марта.

Виктор сказал девушке, что может закончить эту картину без нее, но попросил ее прийти на следующей неделе, когда он начнет второй набросок, уже в другой позе. Однако не успел он договорить, как она сделала неожиданное заявление. Вся дрожа, прерывающимся голосом девушка объявила, что должна вернуться к себе в деревню, поскольку собирается замуж. Пока она говорила, во мне поднималось чувство торжества. Думаю, все это время бедняга чувствовала мою глубокую к ней неприязнь и теперь посчитала благоразумным ретироваться. Это дар — силой мысли добиваться своей цели. Так в дохристианскую эпоху старые мудрецы пускали в действие свою силу и не считались при этом приспешниками зла. Украдкой посмотрев в мою сторону, девушка взяла деньги, засунула банкноты под накидку и, как испуганная старая курица, быстро пошаркала к выходу. Виктор не выглядел разочарованным, скорее, ему было все равно, или, возможно, он даже испытывал облегчение. После того как она ушла, муж продолжил работать над картиной. Мы провели день по-старому, не разговаривая друг с другом: два человека, оставшиеся наедине во временном убежище, которые знают, что в любой момент их преследователи могут ворваться в двери и нарушить драгоценную тишину.

Пятница, 6 апреля.