Муза художника

Сегодня от Свена пришло письмо, адресованное не мне, а моему мужу. Не поставив меня в известность, Виктор, должно быть, написал ему с просьбой порекомендовать натурщицу. Я вспоминаю рынок натурщиков в Париже. Каждое утро понедельника на площади неподалеку от частных академий можно застать разношерстное сборище бедных итальянцев, нарядившихся в костюмы. Они стоят, приняв позы, призванные подчеркнуть их достоинства в глазах художников. Натурщики продают себя по типажам: тяжеловесный бородатый мужчина, похожий на ветхозаветного патриарха, призрачные нимфы, готовые проворно резвиться на фоне классического пейзажа, мускулистые эпические герои, даже угрюмая мадонна с младенцем на коленях.

В нашем городе такого рынка нет, а натурщицу тем не менее необходимо найти. Я выразила удивление тем, что Свен может посоветовать натурщицу здесь, в Копенгагене, но Виктор фыркнул: мол, Свен знает женщин везде, и напомнил, как мой брат наслаждался разнообразием женского общества, даже когда приезжал к нам в гости прошлой зимой. Так или иначе, в письме Свен указал адрес некоей Ловисе Хансен, и после обеда Виктор отправился к ней, будучи слишком благовоспитанным, чтобы нанести визит в утренние часы, хотя в тех менее фешенебельных и праздных районах города подобные приличия, конечно же, не соблюдаются.

В конце дня Виктор вернулся вместе с Ловисе. Я сразу увидела, что она полнее первой девушки, имени которой я так и не узнала, и у нее более мягкие манеры. Абсолютно невозмутимая, Ловисе нагишом выходит из кладовой. Ее волосы собраны сзади в пучок, а на плоском лице какое-то мечтательное выражение. Виктор усаживает ее и велит повернуть лицо в профиль, а лежащую на колене руку согнуть, как у балерины. Ее плоские и архаичные черты не имеют той выразительности, с которой художник мог бы поработать, но Виктор сделает акцент на том, как свет падает на мягкие изгибы живота и бедер девушки. Как и в случае с предыдущей натурщицей, он заставляет ее принять неудобную позу, но эта женщина переносит дискомфорт с какой-то отрешенностью; ее глаза пусты.

За все утро Ловисе ни разу даже не бросает на меня взгляд, как делала это — так часто и нервно — ее предшественница. Она покорно следует указаниям Виктора, вперившись в него своими коровьими глазами. Мне только нужно терпеливо дождаться, когда все это закончится и Виктор отошлет ее прочь, а мы воспользуемся картинами и докажем правоту моего мужа. Тем временем я думаю о том, насколько волнение, которое я испытываю, будучи полностью одетой, контрастирует с невозмутимым спокойствием Ловисе, облаченной лишь в свою безупречную кожу. У нее большие упругие груди, каждую из них можно взять в руку, как сочный фрукт. Или кусок свежего мяса. Я вонзаю ногти себе в ладони, которые так и чешутся отвесить ей пощечину, чтобы на гладкой поверхности ее лунообразного лица остался отпечаток. Когда в обеденный час я достаю с полки тарелки, руки мои слегка дрожат. Ловисе неторопливо застегивает и приводит в порядок платье. Ей некуда спешить. Она усаживается в кресло за кухонным столом. Запах ее обнаженного тела все еще витает в воздухе. В отличие от предыдущей девушки эта непроницаема для моей тихой ярости. Она прямо смотрит мне в глаза, когда бесцеремонно тянется, чтобы взять из моих рук тарелку горячего супа.

Вторник, 15 мая.

Не имея возможности выполнять свою обычную работу, я весь день неприкаянно хожу из комнаты в комнату. Занимаясь мелкими делами, я начинаю напоминать себе служителя из академии Коларосси, сгорбленная фигура которого вечно маячила на лестничных клетках и по углам. Работа этого ворчливого карлика, чье присутствие ощущалось постоянно, заключалась в том, чтобы топить дымные печи, подметать студии метлой в два раза выше себя и нанимать натурщиц для наших занятий по рисованию с живой натуры. Когда Анджело обменивался шутками с натурщицами, он с притворной любезностью скалился, демонстрируя пеньки гнилых зубов. Я всегда держалась от него подальше, и вот спустя годы в своем собственном, хорошо обставленном доме примеряю на себя его роль. Я кажусь себе незаменимой, но презираемой, этакой карикатурной старшей служанкой, которая пользуется своей мизерной властью, чтобы тиранить натурщиц, и которую с презрением обходят вниманием усердные молодые художники, создающие свои шедевры.