Музей

ЗАРУБАЕВ. Начинаем! (Разливает спирт по рюмкам.) Сегодня, когда на наших глазах от нас уходит дорогой вождь товарищ Киров, как нельзя остро встал вопрос о его вдовствующей половине. За товарища Кирова! Не чокаемся. (Пьет.)

АЭРОПЛАН. Никто ни в коем случае не чокается! (Пьет.)

МАРКУС. Тоже мне указчица нашлась! (Пьет.)

Все пьют.

АЭРОПЛАН (МАРКУС, закусывая огурцом). Да не брюзжите вы, ну, в самом деле! Хотите, обе вдовами будем? Мне ведь не жалко.

СИСЯЕВА. Диалектический подход.

АЭРОПЛАН. Нет, в самом деле. Будем вдовствовать через день. По четным – вы, по нечетным – я. У меня на сплошную неделю просто горя не хватит.

ЗАРУБАЕВ. А ведь хорошая задумка. Только не покажется ли это отдельным товарищам, ну…

АЭРОПЛАН. Чем?

ЗАРУБАЕВ….буржуазным излишеством?

АЭРОПЛАН. Да зачем же излишеством? Пусть гражданка Маркус будет вдовой до 1917 года, а я – после.

СИСЯЕВА. Очень это идеологически правильно, товарищ Зарубаев. После Великого Октября вдова как бы помолодела.

ВРАЧ (поднимая рюмку). За омоложение вдов!

ЗАРУБАЕВ. Как подумаю, что первого открываться, – волосы дыбом. Ничего у нас не готово, товарищ Сисяева, кроме вдов.

ВРАЧ. Зато вдов целых две.

ЗАРУБАЕВ. Это верно, по вдовам у нас показатели хорошие. Послушайте, доктор, набросайте нам свидетельство о смерти, чтобы потом впопыхах не метаться. Товарища Кирова только убьют – а у нас уже свидетельство выставлено. Первые же посетители получат возможность расчувствоваться, глядя на документ.

ВРАЧ. Труд небольшой, отчего же не написать? (Берет с письменного стола Кирова листок бумаги, обмакивает перо в чернильницу, начинает писать.) Смерть последовала в результате огнестрельного ранения черепа, сопровождавшегося тяжелым повреждением вещества мозжечка и левого полушария большого мозга, множественными переломами черепных костей, каковые повреждения следует считать несовместимыми с жизнью.

СИСЯЕВА. Как сказано хорошо: несовместимыми с жизнью!

МАРКУС. А можно как-нибудь так, чтобы товарищ Киров при этом не умирал, а? Жалко его все-таки.

ЗАРУБАЕВ. Взрослая вдова, честное слово, а рассуждаете, как ребенок, Ну, конечно, жалко! С точки зрения абстрактного гуманизма здесь уместно даже загрустить. Только где вы видели вдов при живом-то муже?

МАРКУС. Может его того… только ранить?

ВРАЧ. Найденная при вскрытии тупоносая оболочечная пуля револьвера «Наган» определяет оружие, которым было совершено преступление. Направление пулевого канала позволяет считать, что выстрел был произведен с близкого расстояния.

ЗАРУБАЕВ. Просто цирк какой-то. Как же на таком близком расстоянии можно только ранить? Да еще из «Нагана»?

МАРКУС. Ладно, ладно, это я только так спросила.

СИСЯЕВА. Пока вы, гражданка Маркус, строите, извините меня, утопии, общественность не может выпить. Надо ведь и совесть иметь, верно?

ВРАЧ (заканчивая писать). До данного происшествия покойный находился во вполне удовлетворительном состоянии здоровья.

ЗАРУБАЕВ. Вот видите! А вы тут нюни, понимаешь, развели!

СИСЯЕВА (поднимая рюмку). Будем здоровы!

Все пьют.

Сцена шестая

Кабинет Кирова. Полумрак. Постепенно высвечивается фигура Сталина в кресле. Входит Киров в пальто и с зонтиком. Не раздеваясь садится на край стола.

СТАЛИН. Дождь?

КИРОВ (не оборачиваясь). Дождь. И ветер с залива.

СТАЛИН. Декабрь на дворе, а все еще дождь. Странный у вас здесь климат.

КИРОВ. Декабрь…

СТАЛИН (глядя на часы). Уже пять часов как декабрь. Я тебя здесь с ноября жду. Ты, Мирон, что ли, гулять ходил?

КИРОВ. Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик погулять… Вышел в ноябре, а вернулся в декабре.

СТАЛИН. Так бывает, Мирон. Иногда совсем не возвращаются.

КИРОВ. Я по набережным ходил. Нева поднялась – черная, страшная.

СТАЛИН. Ты не бойся.

КИРОВ. А я не боюсь. Чаю хочешь?

СТАЛИН. Не знаю… Нет, не хочу. А ты выпей, согрейся.

КИРОВ. Есть коньяк.

СТАЛИН. Не хочу. Пей один.

КИРОВ (наливает себе коньяку). Как хочешь. (Пьет.) Я ведь знаю, почему ты не пьешь, только напрасно ты это, честное слово. Вот я выпил – и ничего, жив, как видишь.

СТАЛИН. Это временно. Мало-помалу все там будем.

КИРОВ. Где?

СТАЛИН. Ах, если бы я сам знал, Мирон. Может, ты это для меня разведаешь?

КИРОВ. Может, и разведаю. А ты, значит, не хочешь пить?

СТАЛИН (глядя внимательно на Кирова). Ладно, валяй. (Пьет.)

КИРОВ. Иосиф.

СТАЛИН. Что, Мирон?

КИРОВ. Ты бы хотел, чтобы мы умерли в один день?

СТАЛИН. Только не говори, что ты отравил нас обоих. Я знаю, что это не так.

КИРОВ. Да или нет?

СТАЛИН. Нет, Мирон. Так скучно. Лучше это делать в разные дни. Мой еще не настал.

КИРОВ. Ты собираешься жить вечно?