Музей боевых искусств

— Так-то лучше! — подмигнул я девице и присел на одно колено перед распростертым на полу Вещагиным. — Эй, браток! — Я грубо похлопал Витька по щеке ладонью. — Наркозу еще добавить или хватит?

Вещагин наконец-то поймал мою физиономию в фокус и, приподняв трепыхающуюся, будто головка мака на ветру, голову, промычал:

— Ты кто такой?!

— Такая, — поправил я. — Смерть твоя! — В доказательство того, что это действительно так, довольно уверенным жестом киллера, привыкшего перерезать горло жертвам — вчера при общении с Джигой наловчился, — приставил нож к сонной артерии Витька. — Ну, фраер, давай колись, где твой кент патлатый!

Парень почти оклемался.

— Какой, на хер, кент патлатый! — слегка бравируя, возможно, перед девицей, произнес он, тем не менее опасливо покосился на нож и отодвинулся.

Кончик лезвия ножа преодолел то же расстояние, что и шея Витька, и с еще большей силой впился в сонную артерию парня.

— Будто не знаешь, тот самый! Давай выкладывай!..

Я намеренно не договорил — тот самый патлатый, что с тобой музей грабил. При такой постановке вопроса Витек вряд ли бы сознался, сразу бы сообразил, что именно мне от банды нужно. Десять миллионов баксов, которые грабители взяли или возьмут за картины, стоят того, чтобы молчать до последнего. Пусть лучше считает меня за своего, блатного, у которого к его дружку свои счеты.

— Так ты про Паштета, что ли?

— А ты про кого думал, про ливерную колбасу? — ухмыльнулся я, нутром чуя, что Витек говорит именно о том человеке, который мне нужен. Я с самого начала своих поисков был уверен в том, что именно патлатый был главарем троицы, ограбившей музей, а раз так, то и выходить нужно на него и вести разговор о картинах именно с ним, а не с мелкой сошкой, каковой, по-видимому, и является Витек. — Ну, говори, где Паштет!

— Откуда я знаю, дома, наверное, — буркнул Вещагин, потом вытер ладонью рот, отвел руку и, взглянув на нее с брезгливым выражением на лице, стряхнул кровь с пальцев. — Это тебе дорого обойдется, паскуда!

— Угрожать вздумал, щенок?! — Я сделал вид, будто ужасно разозлился, и, дернувшись всем телом, подался вперед так, будто собирался с силой вонзить нож в горло парня, однако лишь ковырнул кончиком лезвия, слегка оцарапав кожу. — Где живет Паштет?

Мои понты — выражаясь блатным языком, — рассчитанные на лохов, сыграли свою роль. Витек попался на удочку — испугался за свою жизнь.

— В Рясном он живет, в поселке. Улица Алексеевская, дом двадцать два, — пробубнил он, изо всех сил стараясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства. — Зачем он тебе нужен?

— А вот этот вопрос честный вор задает перед тем, как сдает своего кореша, а не после! — все еще не выходя из образа крутого уголовника, заявил я. — Ты что, братан, на киче не был, законов не знаешь?

Витек с ненавистью взглянул на меня — еще бы, я ж его честь задел, — однако послушно сказал:

— Ну, был.

— По какой статье?

— Гоп-стоп, здрасте.

Я фамильярно похлопал парня по щеке.

— Уважаемая статья! Так что о том, что здесь произошло, помалкивай, не позорь себя. А чтобы тебя не мучил вопрос, зачем мне Паштет нужен, скажу — должок за ним. Ну, пока, Кен! — С этими словами я вытер окровавленную руку о майку Вещагина, кивнул сидевшей не шелохнувшись Барби, встал с пола и отправился к выходу из квартиры, на ходу складывая нож.

После обеда, часа в четыре, я отправился в Рясное. Я слышал об этом поселке, но никогда в нем не был. Находилось Рясное за городом, и строили в нем загородные дома в основном те, кто не был убит бедностью, хотя жили и обычные граждане, получившие земельные участки еще до перестройки. «Новые» же облюбовали эти места по двум причинам: во-первых, город рядом, а во-вторых, места больно хорошие — несколько озер и много зелени.

Улица Алексеевская находилась в трех минутах ходьбы от остановки автобуса — это для тех, кто знает, где улица находится; я же потратил десять минут, прежде отыскал ее. Недлинная, неширокая, сияющая новеньким, хорошо укатанным асфальтом, она благоухала цветущей сиренью так, что кружилась голова. Дом Паштета находился в центре источающих фимиам участков. Я замедлил шаг, чтобы получше рассмотреть особняк, к которому приближался. По здешним обычаям участки не принято было огораживать глухими заборами, а лишь декоративными решетками, поэтому особняк разыскиваемого мной человека был виден как на ладони. Домик не казался шикарным на фоне возвышавшихся вокруг зданий. Обычное двухэтажное незатейливое строение мрачного вида, даже не покрашенное, а лишь оштукатуренное, что, очевидно, и придавало ему хмурый вид. И еще один нюанс наводил тоску при взгляде на обитель Паштета. Дом смотрел на улицу не фасадом, а тылом, ибо сторона здания, выходящая в неухоженный палисадник, была глухой, вход в дом находился внутри двора. Создавалось впечатление, что людям, проживающим здесь, было что прятать от взглядов честных граждан нашего города.