Музей «Калифорния»

Тело надо травить, если волна сносит тебя вниз. Самолет уносил меня из Чикаго с написанной книгой, на которую уйдет еще добрых полгода труда и которая не принесет мне денег, уходил я из волшебного дома; просторный город посреди унылой степной глади отдалялся, степная гладкая Америка стелилась под цыплячьим железным брюхом… Сменял ее каскад гор и, наконец, после невыносимо долгих рябых наслоений камня и песка, равнины и вздыбившейся горной породы — побережье, спокойный рай, где превращения едва заметны. Я устал. Выздоровление отнимает больше ресурса, чем болезнь, и оставляет энергию лишь на самое главное. За чем я гонюсь прямо сегодня? Третий учитель позади, а ответ только потускнел, и нет уж веры в то, что он и был когда-то. Старое желание не двигает меня в будущее. Я потерял свою направляющую, я потерял наблюдателя: отца?.. Бога ли, женщину? — я потерял… хоть кого-то, кто мог бы наблюдать и придавать этому смысл, и это не первый такой разговор, который я веду. Похоже, что бы я ни делал, это так и будет волнистой пучиной, где просвет приходит, лишь чтобы обмануть. О таких я слышал способах: не верить, что спасение в будущем, не ждать будущего, не полагаться, что будущее что-то принесет. Все лучшее в древности и в этом самом мгновении, где древность пребывает, но я не совсем понял: как тогда идти?

В два ночи закрывались последние заведения. Дамиан мог пойти домой, а мог не пойти — черная бессонница играла в него, как в куклу, и он не знал, заснет ли или промучится еще неделю. Так бывало и задолго до того, как я бросил его.

«You let me down, — отпивая яду, говорил он. — Why now coming for advice? You got your own life now, witches and wizards, you chose this fucking Hogwarts bullshit instead of a real man’s job, instead of the job where man deals with the border of real evil. So wadda’ya want of me?.. I was never alive since I took this path and I was hoping not for any sort of a future. I was just carrying the burden and so were you. Before you got seduced by the Unicorn shit», — он называл мою новую жизнь дерьмом единорогов, объединяя в это все, что я пытаюсь сложить в слове «вера» — отчасти справедливо.

«And you dare crying now», — с презрением добавлял он, видя, как дрогнули мои губы. Прошлое не ждало меня обратно, будущее таило только короткую передышку, затем очередную пустоту и падение. Передо мной возникала мудреная концепция — наука о мгновении. Макс посоветовал спросить Тибетца. Моего четвертого учителя. Сам он не сильно его жаловал, презирал, мне кажется, а Тибетец потом сказал, что профессор завидовал. Но даже если так, именно первый учитель указал мне путь в пещеру коротконогого дедушки-тибетца. Оказались они действительно мало похожи: на первый взгляд, один не обладал ничем из того, что нес другой, и наоборот.

В пещеру Тибетца я пошел без особой охоты, но от безделья — почему и нет? Дамиан не принимал меня назад в мужское братство мертвых: видел и презирал пробуждение во мне. Нашлось свободное время, я надел самую похожую на погожий летний денек улыбку и постучался в дверь к старику.

«Да это ты старик, — не без удивления попенял мне Тибетец при первом знакомстве. Присмотрелся: — А вроде молодой. Душа болит… От предательства, м‐м. Ушла душа на гору, чтобы побывать с болью. Без возлюбленной плохо».

Я пожалел, что уже выложил перед ним некоторые карты на стол, но отматывать было поздно. Впрочем, имя ее уже я не выдал.

«Такой молодой, — все дивился Тибетец, как будто к нему в жесткие маленькие лапки попала неведомая зверушка. — А чего же такие тяжелые мысли? Женщинам да веселью быть бы на уме. Слишком тяжело для души, когда столько мыслей».

Тибетец мне не нравился и нравился: подкупал своей наивностью и некоей потерянностью. Я и сам был потерянный: в новом, переболевшем недавно теле, учившемся по-новому дышать, стремившемся отыскать почву очистившимся сознанием, чтобы схлопнуть границы дозволенного… Подкупало, что похожи были потоки энергии, проходившие через события наших жизней. Тибетец медленно восстанавливался после тюрьмы, а был он человеком старым (по паспорту), но при этом изо всех сил стремился вернуть и молодость, и силу, и, проведя с ним всего несколько месяцев рядом, я заметил результат. Может, четвертый учитель черпал немного и из меня, но не стоит скупиться — преумножает любовь, а отнимает скупость.