Музей моих тайн

Еще позже, когда они поужинали неаппетитным рагу из капусты и картошки, а дети на протяжении всего ужина ссорились, щипались, дергали друг друга и в целом истерзали Алисины нервы в клочки, она загнала их, упирающихся, наверх, спать, а сама от усталости задремала в кресле у пустого очага и спала, пока ее не разбудил Фредерик — он ввалился с грохотом, пьяный настолько, что, увидев жену в кресле-качалке в темной кухне, проговорил: «Кто тут?» — и бросился бы в бой, если б она не зажгла свечу и не сказала: «Это я, идиот». Он буркнул «а, да» и рухнул на скамью.

В мерцающем свете свечи Алиса разглядела у него на руке свежую красную ссадину.

— Опять подрался? — спросила она безо всякого интереса.

Фредерик поглядел на кровь, стараясь вспомнить, откуда она взялась, и фыркнул:

— Какой-то болван поставил телегу в конце нашей дороги, ну я и налетел на нее.

Жена не выразила ему сочувствия — до такой степени пронизала ее счастьем эта весть. Алиса начисто забыла про мсье Жан-Поля Армана: картофельно-капустное рагу, заманчивость самоубийства, свары детей — все это изгнало француза из ее легковесного, словно воздухом наполненного мозга. Фредерик, спотыкаясь, дополз на второй этаж и там — Алиса знала, даже не глядя, — погрузился в глубокий, крепкий пьяный сон.

Алиса осталась внизу и при унылом свете сальной свечи стала спорить сама с собой о будущем. Какие у нее есть варианты? Разумеется, она может покончить с собой; эта мысль по-прежнему влекла ее, несмотря на сегодняшнюю неудачную попытку. Но каковы будут последствия? Ведь это значит отяготить дальнейшую жизнь детей ужасом, скандалом, чувством вины. Разве не лучше им будет проснуться утром и обнаружить, что их мать просто растворилась в ночи, нежели в один прекрасный день найти ее тело распластанным по двору или с пеной у рта от ядовитой мушиной липучки? «Лутший место», обещанное мсье Арманом, безусловно, принесет с собой другие беды и превратности, но, наверно, это все же предпочтительней самоубийства?

Придя к такому заключению, Алиса за считаные минуты собрала небольшую дорожную сумку и в последний раз обняла бедную малютку Нелл. Потом поцеловала влажные лобики Ады, Альберта и Лилиан, задержавшись лишь на миг, чтобы погладить золотой пушок на щечке Альберта, подавить рыдание, снять с шеи серебряный медальон, принадлежавший когда-то ее матери, и сунуть Аде под подушку. Ада застонала во сне и отмахнулась от прощального поцелуя матери. Бедным Лоуренсу и Тому, однако, прощания не досталось: они спали на чердаке, где пол страшно скрипел, а у Лоуренса был очень чуткий сон, и Алиса решила не рисковать. Впоследствии она пожалела об этом. Впрочем, она прожила так долго, что успела пожалеть более или менее обо всех своих поступках. Последнее, что она сделала, — сняла обручальное кольцо и положила на подушку рядом с головой храпящего пьяного мужа. Проснувшись наутро и обнаружив кольцо вместо жены, он с нехарактерной для него проницательностью понял, что она исчезла навсегда.

Мсье Арман терпеливо ждал Алису в конце дороги и совсем не удивился, когда она вскарабкалась в телегу рядом с ним и сказала: «Ну ладно, поехали», хоть это и звучало не очень вдохновляюще в качестве девиза для путешествия в новую жизнь.

* * *

Боясь преследований разгневанного мужа, мсье Арман сразу направился на север, и парочка осела — или попыталась осесть — в Глазго. Но хотя раньше мсье Арману удавалось кое-как перебиваться работой бродячего фотографа, удача изменила ему, когда он открыл стационарное ателье. Конечно, в это время в Глазго было более чем достаточно фотоателье, и жители города прекрасно обходились без услуг мсье Армана. Когда — по прошествии едва ли года — деловое начинание потерпело крах, Алиса и мсье Арман снялись с места. К этому времени у Алисы уже начали зарождаться определенные сомнения, но она все же согласилась покинуть страну и совершить путешествие в Марсель, родной город мсье Армана, подразумевая, что это будет короткий визит, после которого они вернутся в Йоркшир и… Алиса не очень хорошо представляла себе, что последует за «и», но предполагала, что тем или иным способом вернет себе детей. Конечно, у нее были их фотографии: у мсье Армана остались негативы и в Глазго он отпечатал ей целый новый комплект снимков и по настоянию Алисы вставил в дорогие дорожные рамки из тисненой кожи, надежно закрывающиеся, что позволяло Алисе обнимать детей — навсегда застывших во времени — в любой точке Европы.