— Теперь я уверена, ты не можешь до сих пор так сильно любить ее, — произнесла она внезапно после непродолжительной паузы. — Беда не в том, что ты любишь другую женщину, беда в том. что меня ты не любишь.
— А почему я тогда так привязан к тебе? — нежно спросил я Сибель, взяв ее за руку. — Почему мне не хочется проводить без тебя ни дня?
Мы не впервые говорили друг другу такие слова. Но на этот раз в ее глазах сиял странный свет, и я испугался, что сейчас она скажет: «Потому что тебе хорошо известно, что ты умрешь от боли, если останешься один!» Но Сибель, слава Аллаху, еще не замечала, что мое положение столь плачевно.
— Ты тянешься ко мне, потому что хочешь верить, что с тобой случилось несчастье.
— А зачем мне несчастье?
— Тебе нравится выглядеть уставшим от жизни. Но тебе, дорогой мой, пора взяться за ум.
Я сказал ей, что мечтаю, чтобы эти черные дни миновали и чтобы у нас родилось двое сыновей, а еще три дочери, похожие на нее. Что у нас будет большая, счастливая и дружная семья, мы будем жить счастливо и долгие годы радоваться жизни. Что когда я вижу ее прекрасное лицо, смотрю в ее умные глаза, слышу, как она что-то готовит на кухне, чувствую безграничную радость. «Не плачь, пожалуйста»,— попросил я.
— Чувствует мое сердце, этого никогда не будет. — Слезы из глаз Сибель потекли быстрее. Она высвободила свою руку, вытащила платок, вытерла слезы, высморкалась, вытащила пудреницу и обильно попудрилась.
— Почему ты больше не веришь в меня?—спросил я.
— Наверное, потому, что я больше не верю в себя, — ответила Сибель. — Иногда я думаю, что стала некрасивой.
Я снова крепко сжал ее руку и уже собирался сказать ей: «Нет, не правда! Красивая!», как вдруг раздался голос Тайфуна: «О-о! А вот и налги влюбленные голубки! Все только о вас и говорят. Что это у вас стряслось?»
— Интересно, что же про нас сплетничают? Летом Тайфун с женой часто бывали у нас на даче.
Но сейчас, когда он увидел, что Сибель плачет, помрачнел. Ему захотелось поскорее отойти от нас, однако Сибель, заметив это, остановила его.
— У одного нашего близкого друга погибла в автокатастрофе дочь, — объяснила она.
— Так о чем же все-таки трезвонят? — насмешливо повторил я.
Тайфун искал повод сбежать и озирался по сторонам. Наконец он увидел какого-то знакомого и нарочито громко окликнул его. Прежде чем уйти, он сказал:
— Вы так влюблены и не женитесь. Наверное, как европейцы, боитесь, что семейная жизнь убьет вашу любовь. Вам надо пожениться, чтобы все вокруг перестали завидовать. А некоторые говорят даже, что жизнь на даче вам счастья не принесет. Ну, пока, ребята! Счастливо оставаться.
Едва он ушел, мы заказали еще ракы у молодого симпатичного официанта. Сибель все лето удавалось скрывать под различными предлогами мои приступы тоски, привлекавшие внимание наших друзей. Однако множество сплетен и насмешек породил один только факт, что мы начали жить вместе до свадьбы, а язвительные и двусмысленные шутки Сибель в мой адрес запомнились многим, как и моя новая привычка подолгу плавать на спине. Очевидно, все это стало теперь в обществе предметом обсуждения.
— Позовем на ужин Мехмеда с Нурджихан или одни поедим?
— Позвони им с улицы, разыщи их. У тебя есть жетон? Мне хочется еще побыть здесь, — в голосе Сибель звучала неясная тревога.
Я поместил в свой музей стамбульский телефонный жетон с зазубренными краями, какой можно было купить тогда в любой табачной лавке, потому что мне не хочется, чтобы счастливые свидетели новой жизни презирали Стамбул 1975 года, в котором плохо текла вода (поэтому в богатые кварталы воду привозили на грузовике) и не работали телефоны. Я не помню, чтобы в те годы мне хотя бы раз удалось позвонить с улицы. Такое удавалось только героям турецких фильмов, и то в картинах, навеянных европейским кино. Зато позвонить можно было из любого магазина, бакалеи, кофейни или табачной лавки, где предприимчивые хозяева устанавливали специальные автоматичские копилки для жетонов. Все эти подробности объясняют, почему я обошел несколько магазинов в Нишанташи. В одном киоске «Спорт-Лото» оказался свободный телефон. У Нурджихан номер был занят, второй раз продавец мне позвонить не разрешил; через некоторое время, из какого-то цветочного магазина, я наконец дозвонился до Мехмеда. Он сказал, что Нурджихан у него дома и через полчаса они придут в «Фойе».
Переходя из магазина в магазин в поисках телефона, я добрался до площади Нишанташи. И сказал себе, что неплохо бы проверить квартиру в «Доме милосердия», раз уж я оказался поблизости. Ключ был у меня с собой.
Придя туда, я снял рубашку и пиджак, умылся, как врач перед операцией, а затем осторожно присел на край кровати, на которой мы с Фюсун занимались любовью сорок два раза, и полтора счастливых часа гладил и касался предметов, полных воспоминаний о нас.
Когда я вернулся в шумный, веселый «Фойе», выяснилось, что, кроме Мехмеда с Нурджихан, пришел еще и Заим. Помню, увидев друзей за столом, забитым бутылками, пепельницами, грязными тарелками и стаканами, я представил, как буду скоро счастлив.