Музей современной любви

Даница никогда не говорила о войне. Она неизменно молчала, когда Войо рассказывал, как дожидался, притаившись в снегу, пока немцы напорются на взрывчатку, которую он и его люди схоронили в корнях деревьев. Как он был сражен двенадцатью выстрелами в спину и спасся лишь благодаря толстой шинели. Как ему чуть не отрубило руку топором, брошенным из-за реки. Как однажды пришлось съесть собственную мертвую лошадь, а потом он лишился усов, опаленных взрывом.

В квартире, под кроватью матери Марина наткнулась на чемодан, которого никогда раньше не видела. Она разложила его содержимое на зеленом покрывале. В чемодане хранились альбомы с вырезками статей о ее перформансах. Но под альбомами лежал кожаный бумажник с документами, подписанными президентом Югославии Иосипом Броз Тито. Там было указано, что мать Марины участвовала в семи партизанских сражениях с нацистами и получила высшую награду за храбрость. В тысяча девятьсот сорок четвертом году, когда она вела колонну грузовиков с ранеными солдатами в ближайший госпиталь, они попали под сильный обстрел. Целились в топливные баки. Повсюду были пламя и взрывы. Наступил хаос. Но Даница Розич вынесла на собственной спине и на руках тридцать мужчин и женщин, некоторых в полубессознательном состоянии и с тяжелыми ранениями. Волоча их по снегу и каким-то образом уворачиваясь от пуль и гранат, она доставила каждого из них в безопасное место.

46

У себя дома Джейн Миллер наблюдала за Мариной Абрамович по веб-трансляции.

«Сегодня главный день, — думала женщина. — Сегодня главный день».

Поэтому, проигнорировав и грязные вещи, которые она взяла у дочери, чтобы постирать, и муравьев, оккупировавших настенный выключатель, и электронные письма, на которые надо было ответить, Джейн просто сидела и смотрела. Она понимала, что ее судьба каким-то образом связана с судьбой Марины. Когда Марина встала, Джейн тоже должна была встать. Для нее наступило время скорби, и скорбь вечно будет с ней. Карл был такой же частью ее существа, как печень или поджелудочная железа. Горе — таким же осязаемым, как дождь. В каждый отдельно взятый момент от него страдали миллионы людей. Говорят, время лечит, но это вовсе не так. Горе — это рубеж, коренящийся в неизбежном. Джейн чувствовала, что, когда Марина встанет, она, Джейн, займет свое место в шаге от неизбежного. Она пересечет Испанию. Она возьмет с собой свое горе, свою любовь и свои наблюдения за жизнью, продолжавшейся уже пятьдесят пять лет. Здесь, дома, ее дети и дети ее детей будут жить среди собственных неизбежностей. А может быть, это и есть искусство, думала она, потратившая годы на то, чтобы дать ему определение и повесить на веревку для просушки, словно рубашку в ветреный день. «Вот ты какое, искусство!» Ты запечатлеваешь мгновения в самой сердцевине жизни. Мальчик, ожидающий, когда закипят яйца. Толпа, слушающая музыку в парке, гуляющая под дождем или купающаяся в Сене. Свобода, ведущая народ, и дула расстрельной команды, нацеленные на людей у стены. Цветущие кувшинки и мучительный крик, красный квадрат, живущий в каждом сердце, цветовые ритмы пшеничного поля, звезды, кружащиеся в ночном небе. Джейн смотрела на Марину Абрамович в белом платье в этот последний день ее несокрушимой любви. Ибо чем еще был этот перформанс для Абрамович? Актом любви, который говорил: «Вот чем я была, вот чем я стала, путешествуя по местам моей души, моего народа, семьи и предков. Вот чему я научилась. Все дело в причастности. Достаточно крупицы осмысления, чистосердечия и бесстрашия, и мы сможем испытать величайшую любовь. Нечто большее, чем любовь, но у нас нет более подходящего слова». «Как у Канта», — подумала Джейн. Вещь, которая существует, но непостижима, пока вы не усвоите, что она просто есть.

Джейн знала, что некогда она бы попыталась называть эту вещь Богом, но сколько проблем вызывали в мире эти попытки определить, чем или кем являлся или является Бог. Должно быть какое-то другое слово, и она решила, что у нее в запасе несколько сотен миль, чтобы подумать об этом на просторах Испании во время своего паломничества. И громко рассмеялась, потому что ей показалось уместным поразмышлять в длительном путешествии над названием идеи, которая была Богом. Они с Карлом проделают долгий путь вместе.

Джейн по-прежнему не отрывала взгляда от художницы в белом платье. Она сидела и наблюдала за ней в знак уважения. Она смотрела, как истекают последние часы «В присутствии художника» и к женщине за столом подсаживаются все новые и новые участники. Джейн чувствовала, что стала свидетелем явления непостижимой красоты среди людей, которые прикоснулись к этому искусству и нашли отражение великой тайны. Кто мы? Как нам жить?

47

Начиная с девятого марта Марина Абрамович просидела на этом стуле семьсот тридцать шесть часов. Сегодня вид у нее был сияющий. Толпа вокруг возбужденно гудела. Съемочные группы искали наилучшие позиции. Сверкали вспышки.