Музей современной любви

Наконец настала ее очередь. Она сняла с головы шарф, сбросила туфли, пересекла границу квадрата и заняла свободное место. Абрамович подняла голову, и их глаза встретились. Элайас испытала то же ощутимое воздействие, что и в прошлый раз, в начале недели, словно ее подключили к прежнему резонатору. Она сосредоточилась на зрительном контакте, хотя воспринимала голоса и движения зрителей в атриуме. Но они отступили на периферию сознания. Элайас углубилась в мир темных влажных глаз и бледных губ Абрамович. Она заметила, что сама моргала, а веки Марины оставались практически неподвижными. Элайас выровняла дыхание и нырнула в глубины непроницаемого взгляда Абрамович.

Она увидела белую скатерть на столе, серебряную посуду, бокалы с красным вином. И принялась намазывать тост, лежавший на ее тарелке, парфе. Откусила кусочек, и тост хрустнул у нее на зубах. Текстура парфе соприкоснулась с нёбом, вкус оказался нежный, сливочный. Элайас различила лососину, черную икру, сметану, укроп, черный перец. Теперь вместо Абрамович напротив нее сидел Том в белой рубашке; только Том мог так носить белую рубашку. Он улыбался ей. Глаза у Элайас мгновенно наполнились слезами. Том выглядел точно так же, как той, последней зимой: выглаженная рубашка, зачесанные назад волосы с проседью, курчавящиеся над ушами, тщательно выбритая двухдневная щетина, кожа, благоухающая чем-то цитрусовым.

— Одна? — спросил он.

— По всей видимости. Ну, тебе ведь известна причина.

— Да, пожалуй.

Элайас пристально посмотрела ему в глаза.

— Но не дала же обет безбрачия? — спросил Том. — Для тебя это все равно что сидеть на диете.

— Без секса у меня притупляются чувства. Так что обета безбрачия я, разумеется, не давала.

— Ты все еще ужасаешь.

Том поднес бокал с красным вином к губам и выпил. К тем же самым губам, которые вытворяли с ее телом потрясающие вещи.

— Мужчина никогда не сможет по-настоящему полюбить художницу, — сказала Элайас и подалась вперед, чтобы вдохнуть его запах.

— Я так говорил?

— Да, — ответила она. Ей хотелось укусить его кожу, чтобы почувствовать во рту ее текстуру. Хотелось втянуть в себя его запах. Испытывая оргазм, Том всегда смотрел ей в глаза и в самом конце шептал, что любит ее.

Элайас учуяла запах жареного мяса и, покосившись вниз, увидела стейк шатобриан со стручковой фасолью и пюре с трюфельным маслом, беарнским и красным винным соусами. Такой обед им однажды подавали в Австралии. Они провели там две знойные, с тропическими дождями недели, занимались любовью и каждый вечер под оглушительный треск крыланов вкушали изысканнейшие блюда в маленьком ресторанчике с парусиновыми навесами и гигантским фиговым деревом.

— Так ты сейчас поёшь? — спросил Том.

— Редко. В июне начинаются выступления в «Лайм-клубе», но от Арки ничего не слыхать. Лидия… — Элайас осеклась.

— До сих пор злишься на меня?

— Да. — Женщина отхлебнула бургундского и ощутила привкус дубовой бочки. — Я никогда никому не отдавала свое сердце, кроме тебя.

— Я тоже.

— Разве тебе этого было недостаточно?

— Иногда — да.

— Как я смогу снова доверять мужчине?

— Это вопрос не ко мне.

— С чего ты взял?

— Ты задавала его еще до моего появления.

— Неправда.

— Нет, правда. Клаустрофобный вопрос.

Элайас вдруг осознала, что вокруг люди. Перед ней было бледное лицо со сверкающими глазами. Она ощутила слезы на щеках. Увидела слезы в глазах Абрамович. Как так вышло? Как она очутилась с Томом в ресторане на другом краю света? Элайас снова пристально воззрилась на Марину, но видение не вернулось. Все закончилось. Больше ничего не было. Женщина вздохнула, опустила голову, закрыла глаза, встала и вернулась к своим туфлям и сумке. У нее не было слов. Она спустилась по лестнице, пересекла вестибюль, вышла на залитую солнцем улицу, миновала деревянные столы, на которых продавались кофейные чашки с портретами звезд и киносценарии. И только тут расхохоталась. Смех выплеснулся из нее огромной волной облегчения.

— Боже мой, — проговорила Элайас. — Боже мой!

Женщина взглянула на часы. Оказывается, она просидела там больше часа. Надо поторопиться. Она должна быть на работе к пяти.

15

Рядом с Джейн Миллер устроилась Бриттика ван дер Сар, докторантка из Амстердама. Она держала на коленях ноутбук и делала скриншоты с веб-камеры. За столом с Мариной Абрамович сидел писатель Колм Тойбин. Бриттика не знала его и не читала его книг, а вот Джейн читала.

— Мне нравится его лицо, — проговорила Джейн. — Оно точно впитало в себя все ирландские истории, и это делает его образ печальным и немного растерянным.

Тойбин смотрел на Марину, как мог бы смотреть ребенок. С любопытством и легким смущением.

— Я собираюсь написать об этом в блог. Вы не повторите еще раз названия его романов?

Джейн стала перечислять, а Бриттика яростно стучала по клавишам, пока писатель и художница сидели друг напротив друга без слов, без сладкого чая и печенья, без водки и оливок и смотрели друг другу в глаза.

Джейн повернулась к Бриттике и спросила:

— Каково это — сидеть там, с ней?

Бриттика ответила: