Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Мои твиты. Кладбище Сан-Микеле (Cimitero Monumentale di Venezia. Isola San Michele)

Вс, 21:56. Я живу в студии под деревянным потолком, поддерживаемым балками. На самой верхотуре – окно. День начинается с того, что я его расшториваю.

Вс, 21:57. Как только стемнеет (сразу после пяти), я окно зашториваю – тяну за тугую бечевку, точно поднимаю или опускаю флаг. Так и живу.

Вс, 21:58. Сегодня тепло и солнечно, воскресный народ на улицах. А я долго спал (ночью вдруг взялся за генуборку), поэтому особой программы не было.

Вс, 22:00. Поплыл на Сан-Микеле. Это совсем недалеко. Рукой подать. От Формозы до Оспедалетто, а там и набережная с корабликом и скульптурой Франгуляна.

Вс, 22:01. Смех, конечно. Плывешь в сторону кладбища, и вдруг среди брикол возникают зеленые фигуры Данте и Вергилия, идущих по воде аки посуху.

Вс, 22:03. Данте и Вергилий меж тем, как задумал скульптор Георгий Франгулян (автор памятника Бродскому на Новинском бульваре), движутся в самый центр Сан-Микеле.

Вс, 22:07. Бродский похоронен в самом конце немецкого квартала «лицом» ко входу.

Вс, 22:08. На том же участке, квадратом ближе ко входу, в двойной могиле похоронен Эзра Паунд, у него незаметная табличка.

Вс, 22:10. Стравинские и Дягилев похоронены на соседнем участке справа (если стоять лицом к могиле Бродского).

Вс, 22:11. Церковь Сан-Микеле ин Изола (первая в городе церковь из белого камня) оказалась закрытой. Сфотографировал клуатр и пошел на стоянку трамвайчика, пока не стемнело.

Доктор Мертваго

Сочиняя «Смерть в Венеции», Томас Манн, очевидно, вдохновлялся «Крыльями голубки» Генри Джеймса, в котором Милли Тил, смертельно больная американка, едет в Венецию умирать.

Точнее, так: богатая наследница сбегает из Америки для того, чтобы провести остаток дней в изысканном обрамлении самого декадентского из городов, ведь очевидно же, что лечиться и тем более вылечиться она там не сможет. Если бы Милли хотела попытаться выправить здоровье, то эвакуировалась бы куда-нибудь в другое место. Однако Джеймсу важна архетипическая цепочка, включающая в себя болезнь – побег – любовь – гибель, отныне неотделимая от Венеции.

Висконти, нужно отдать должное, переоформил новеллу Манна, подкорректировал ее столь искусно, что теперь именно кино кажется предшественником многословной и раздерганной в разные стороны повести, а не наоборот.

Эта переоформленность «чужого материала» дорогого стоит: Висконти присвоил текст, уточнив его с такой виртуозностью, что сам стал автором не только текста, но и снайперски подобранной музыки, которая более не воспринимается без связки с конкретным городом и конкретным фильмом.

Меня всегда поражала точность этого выбора: Адажиетто не совсем типично для стиля Малера и выпадает из него, точнее, инкрустирует собой Пятую симфонию и все, что вокруг, удивительной легкостью «внутреннего озера», которое сложно не заметить, но еще сложнее выделить во что-то особенное, отдельное от контекста.

И тут, как это говорится у Чехова, начинает работать нечто «сугубо личное», интимная ассоциация между городом и музыкой, наиболее точно передающей его суть. Ту вязь культурных и визуальных хитросплетений, наложенных на темп и ритм, которая и кажется нам сутью.

Для меня также очевидно, что Том Форд, снявший «Одинокого мужчину» о смерти депрессивного гея в пригороде Лос-Анджелеса, вдохновлялся фильмом Висконти примерно с той же интенсивностью, с какой Манн изучал книгу Джеймса.