Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Все это принадлежит Фонду Джорджа Чини, виртуальная прогулка по сайту которого может дать уму и сердцу куда больше, чем физическое присутствие на острове.

Правда, ровно до тех пор, пока ты не заберешься на кампанилу.

Я не забрался, поэтому приеду пытать счастья в понедельник. Тогда и продолжим.

Пока скажу лишь, что для неангажированных прогулок здесь свободна только часть набережной – ровно та, что повернута к Пунта делла Догана и, разумеется, к Рива-де-льи-Скьявони.

Странным образом она отчасти перенимает повадки соперниц: гуляя вдоль монастырских стен, внезапно можно почувствовать себя не здесь, но будто бы на стрелке Морской таможни, точно два этих недалеких пространства накладываются друг на друга, подобно контурным картам, впечатанным в пергаментную бумагу.

Ну а «Берег славян», собственно, является для Сан-Джорджо буквальным другим берегом, поэтому на самом деле набережная-то эта одна. Совсем одна.

Просто очень уж широкая.

«Есть Карпаччио еще в Сан Джорджио Маджоре на острове. Там, в уединенной часовне наверху, светлокудрый св. Георгий поражает дракона. Этот Георгий даже лучше Георгия из маленькой оратории: еще прекраснее молодой рыцарь и еще волшебнее романтический пейзаж с круглым горным озером»

Из «Образов Италии» Павла Муратова

Метрополитен имени Тинторетто

Невозможно понять, можно только заочно почувствовать одержимость силы, сложившейся за долгие годы в систему, воспринимаемую всеми нами теперь в режиме данности.

Сколько этому дару понадобилось Спасителей и мадонн, святых и угодников, праведников с их мощами и реликвиями, чудотворными иконами и прочими честными частными поводами, вроде праздников или избавлений, в голове не укладывается.

Каждый район, квартал, почти каждое кампо имеет свою церковь, станцию, свою остановку.

Место встреч? Но их и без храмов великое множество – от лавок до забегаловок.

Повод для выхода из дома? Клуб?

Буквализация (материализация) общины во что-то внеположенное приватному жилищу?

Повод для траты излишков?

Неизбывная, непреодолимая тяга к прекрасному?

Амбиции сделать лучше, чем у соседей?

Только не говорите мне, пожалуйста, про средневековое сознание молчаливого большинства – средняя температура по больнице, – оно, кажется, почти никогда не меняется.

Как бы там ни было, имеем то, что имеем (имеют то, что имеют): вдохи и выдохи, где вдох – частота уличной застройки – теснее гребня, гребенки, структурирующей узкое пространство; и выдох – его нарушение, омут пустоты, венчаемый очередным собором, храмом, церковью, часовней.

Система, определяющая направления, служащая ориентирами и привалами, зарубками пространства… А внутри очередной рассудочный обморок, припрятанный в свечном тумане. Истончение вещественности снизу вверх. Парение деталей, их одновременный центростремительный (к алтарю) и центробежный (к углам) побег.

И темнота, похожая на дым, скрывающий частности: любую церковь воспринимаешь сразу и всю, хотя потолок, купол, верхние части с хорами и окончаниями (ногтевыми лунками) апсид и капелл – именно то, что может изменить первоначальное ощущение от каменной тишины.

Но только отчасти.

Позже, при спокойном осмотре, такой интерьер оказывается неразложим на составляющие, как бы этого ни хотели архитекторы и спонсоры последующих эпох, бесконечно уточняющие первоначальный порыв, постоянно добавляющие безвкусные артистические жесты.

Однажды, в долгих блужданиях от Тинторетто к Тинторетто, наконец меня осенило: да это же метро, только не подземное! Точно такая же градообразующая структура, ну, как, например, в Москве.

Венеция состоит из узких промежутков тоннелей, в которых темно даже во время солнца, и из красиво-богато оформленных станций пересадок или же конечных (окончательные) «с одним выходом», где по каким-то своим делам и сходишь.

Поезд дальше не идет, дальше идет только вода.

Понял это, и все встало на места, система соответствий заработала (запустилась) уже в моей голове: бесшумный кислород стал видимым, волнообразным, закручивающимся, как волюты Салюте.