Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Дали были расчерчены полями и виноградниками, как на ранних картинах Мондриана; с одной стороны Монте-Берико как бы врезался в город, с другой – охранял частные угодья и дачные поселки.

В самом близком из них, оставшемся далеко внизу, я, наконец, увидел «Ротонду», окруженную прямоугольным парком. Сверху она, такая подробная и простая, выглядела тактичной заплаткой, столь эффектно вписанной в ландшафт, что одно только ее молчаливое согласие меняло в этом пейзаже все возможные акценты.

На соседнем холме навстречу «Ротонде» плавно спускался и все никак не скатывался ансамбль усадьбы Вальмарана, и карликов на заборе отсюда было уже не видно. Но появились заснеженные пики гор у самого горизонта.

И с каждым шагом все ближе и ближе оказывался парк на вершине холма и церковь с храмом в честь Девы Марии.

Ипполит Тэн сравнивал Венецианскую равнину с Фландрией.

Путешествуя через Феррару к Падуе, он писал: «Едешь по прямому, однообразному пути, удобному, как дороги Фландрии, между тополей, очаровательно зеленых. Все деревья покрыты почками; это – насколько хватает глаз – цветет и распускается весна.

Часто, на конце длинной белой ленты пути, появляется колокольня; потом куча построек на плоской земле: это деревня; на небе резко выделяются заново оштукатуренные дома и коричневый кирпич колоколен. Если бы не освещение, сказал бы, что это голландский пейзаж; повсюду кругом блестит и дремлет вода, и к вечеру начинают петь лягушки».

Полный покой и умиротворенность, стоящие любых фресок и росписей; хотя Тэн приехал в Венецию весной, а я осенью, разница не слишком велика: базовые характеристики здесь, видимо, не меняются веками. Да и не был Тэн в Виченце, хотя и ценил роскошь бескрайних пейзажей не меньше живописной изобретательности лучших итальянских художников.

Монте-Берико ему бы понравился, особенно там, на самом верху, где старинный парк, посвященный памяти солдат, павших во Второй мировой, и плавная дорога вниз – к храму.

В храме праздничное богослужение, и он забит до отказа, притом что народ продолжает подъезжать. Значит, фреска Бартоломео Монтаньи с «Пьетой» накрылась – она ж там, внутри, где люди, закрыв глаза, внимают.

Но среди прихожан наблюдаю некоторое движение в глубь собора, иду вслед за людьми в заалтарную часть, где, оказывается, целая россыпь комнат и залов со своей совершенно автономной жизнью.

Службы тут не слышно.

В первой, возле небольшого клуатра, магазин освященных сувениров; стены соседнего помещения оклеены фотографиями благодарных паломников, которым помогла Дева Мария.

Я прохожу в третий зал, где во всю боковую стену висит прекрасная, хотя и немного потемнелая картина Веронезе «Трапеза святого Григория Великого», композиционно напоминающая главные его опусы из Лувра и венецианской Галереи Академии («Брак в Кане» и «Пир в доме Левия») – двор большого дворца, развернутый к зрителю, и фронтальная густозаселенная мизансцена по бокам композиции, в символическом центре которой торжественно восседает Григорий Великий.

Она, правда, не столь огромна, как всемирно известные шедевры, но тоже грандиозна даже в церковной полумгле и запустении.

Да, а рядом с ней, у другой стены, стоят витрины с почему-то окаменелыми рыбами, вероятно намекающими на символы раннего христианства. А за окнами монастыря – если, конечно, это монастырь, а не подворье, – стоящего на краю холма, открывается все тот же вид на долину, обрамленный решетками и от этого кажущийся окончательно превращенным в задник какого-то венецианского холста, темнеющего за компанию с местным Веронезе.

Дальше идет череда капелл и часовен, выводящая меня в модернизированные молельные помещения, находящиеся уже почти под землей. Тут идут какие-то свои, автономные службы.

Последний, совсем уже какой-то избыточный сюрприз ждет меня на выходе из храма: чтобы вернуться в город, мне нужно спуститься по бесконечной лестнице, обрамленной бесконечным количеством арок.

Точнее, это не лестница, здесь нет ступенек, но многослойный скат, с одной стороны окруженный бесконечной стеной без окон, а с другой – граничащей с шоссе X Giugno, окруженный арками, которые уходят в самый низ, где кажутся уже не больше наперстка.

Это крайне эффектный спуск, в основании которого я надеюсь увидеть мраморную палладианскую арку, от которой начинался путь к виллам.

Однако, когда километровый пролет заканчивается, заворачиваешь за угол, а там еще столько, пока ноги не устанут.