Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Тут, конечно, важно уметь переключиться на другую волну. Было бы красиво сказать, что каждое движение весел лодки, везущей нас из аэропорта к городу, раскручивает сознание в направлении покоя. Однако у вапоретто нет гребцов, у нее мотор. Неискренний, хотя пейзажи, мимо которых они ползают по рифленому свинцу каналов, не меняются уже какое столетие.

Еще важнее, сколько и чего наворожило твое предвкушение: умозрительная Венеция сплошь состоит из шедевров готической и барочной застройки, поглазеть на которые съехались самые прекрасные люди вселенной.

Логично было начать с самой близкой к своей резиденции, поэтому вместо обеда (съев два яблока) я пошел в Санта-Мария Формоза.

У нее два серых фасада: один – на канал в сторону нашей улицы Alla Casseceria, другой, «комодом», – в сторону просторной площади, площади, разумеется, забитой столиками, людьми, собаками и голубями, эмигрировавшими с Сан-Марко. Соответственно, два входа.

2. Внутри

Светлая, она как бы сразу вся на виду и не содержит ни тайны, ни жизни, обычно загустевающей по углам и сводам пустующих храмов, а главный пунктум церкви – «монструозная маска человека-слона в основании кампанилы, самая знаменитая деталь этого храма» – доступен и без билета.

Живопись здесь тоже висит безжизненная, выхолощенно-ремесленническая, хотя имена не самые последние (но и не самые первые). Глазурованная, точно на лаковой поверхности лаком же написанная сочно-алая «Святая Варвара» Пальма-старшего. «Мадонна Мизерикордия» одного из Виварини, висящая в капелле справа от главного входа.

Мимо таких картин в музеях ходят не оглядываясь и не замедляя шага. Они не «просветы в небо, что оконца», коими обычно являются итальянские холсты, но тромбы и сгущения, неактивно выделяющиеся на общем нейтральном фоне оштукатуренных стен архитектора Мауро Кодусси.

Его ренессансная логика кажется более близкой нашим представлениям о флорентийском искусстве, нежели о венецианском. Расчетливая, расчисленная пустота, окантованная перемычками и контуром, подводящим архитектурные детали так, как женщина аккуратно подводит тушью невыразительные глаза.

Впрочем, о том, что ожидания не сбываются, я уже упоминал, а Санта-Мария Формоза со всей этой своей молчаливой опустошенностью вышла идеальным разбегом, или, если точнее, входом в церковный контекст, который, уверен, начнет нарастать от станции к станции.

Площадь и каналы, опекающие церковь Санта-Мария Формоза, обтекают ее шумом и гамом: смехом и спорами гондольеров, отдыхающих на мостках набережной, лаем собак (одна из них принадлежит хозяйке газетного киоска, что раскинул бивак у местной кампанилы), приходящих в гости друг к другу, детскими шалостями, а главное, звуками пролетающих мимо самолетов (почему-то они здесь – обязательная часть ландшафта, причем не только звукового).

«Интерьер церкви ди Санта Мария Формоза со времен Кодусси лучше сохранился, чем экстерьер. Внутри церкви понимаешь, насколько Кодусси задал ее внешний облик и то впечатление нежной и плавной величавости, что Санта-Мария Формоза источает, несмотря на поздние доделки. Всюду цилиндры, окружности и полукруги: колонны, арки, люнеты, купола, профилировка подчеркивает кругление, но круга – то есть полной законченности и высказанности – Кодусси как бы и избегает. Уже упомянутая мной картина Пальма Веккио, „Алтарь святой Варвары“, Pala di Santa Bárbara, созданная в 1523 году, не только лучшее украшение интерьера Кодусси, но и лучшее его объяснение: то, что архитектором явлено в форме геометрии, то есть отвлеченно-абстрактной, у художника высказано фигуративно, то есть метафорически и образно».

Из «Только Венеция» Аркадия Ипполитова

Ночь всех святых

Когда солнце уходит, в Венеции наступает не ночь, но какое-то странное, межеумочное состояние, которому сложно подобрать название.

Больше всего это похоже на морок трезвости: все вокруг реально и независимо от умозрительности, но все таинственно связано с чем-то внеположенным и что-то постоянно напоминает.