Музей Восковых фигур

— По моему мнению, — сказал Петров, — все эти ожидания всяких несчастий для общества от освобождения женщины от мирского рабства ни на чем не основаны… Нельзя же из-за каких-то там ваших Изид и тому подобного продолжать третировать женщину, как красивое животное. Вы, сами того не замечая, исповедуете не культ Изиды, а культ очаровательной дамочки; а между бедными женщинами есть много далеко не очаровательных, которые требуют себе куска хлеба и более ничего… Удивляюсь, что вы, литератор, этого не понимаете!..

На лице Волховского изобразилось нечто вроде испуга.

— Да ведь я же и говорю, что я отстал… Я отлично сознаю, что нахлынуло что-то совершенно новое, но уже двигаться с ним рядом не могу, потому что оно бежит, летит вперед…

— Вы преувеличиваете… Мир никогда не стоял на месте… Каждый день приносит что-нибудь новое, а если вы говорите о нравственных принципах, то все это уже прекрасно выяснено еще в минувшем веке; все уже сказано и нового тут ничего не прибавишь…

— А по моему, можно сказать, но вот в этом-то и загадка — как и кто будет говорить… Мне кажется, это будет тот человек, который сумеет, если можно так выразиться, написать похвальное слово мировому злу и даже его возвеличить увлекательно и убедительно… Я давно уже нахожу, что у нас понятия о добре и зле, о положительном и об отрицательном совершенно ложны. Пора заступиться за зло! В жизни и в природе не знаешь, где начинается одно и кончается другое… Последнее время стремление к абсолютному добру приняло такие размеры, что даже начинает раздражать. По моему, в большом количестве добро нестерпимо… Да и что такое значит жить в добре, по правде? По-моему — не жить, потому что сама жизнь есть не только добро, но и зло… Когда я хожу по земле, я давлю ногами невинных букашек; когда пью воду, то с каждым глотком уничтожаю миллионы инфузорий… И таким путем можно доказать, что зло господствует наперекор всему и все, даже проповедники самого чистого добра, влекли за собой большие несчастья, и еще вопрос, хорошо ли они поступали?.. Зло никогда не исчезнет! Вы помните, в Апокалипсисе говорится, что и смерть и ад на веки вечные будут повержены в озеро огненное? Не указывает ли это предсказание на то, что то, что раз создано — уже не будет уничтожено, и хотя в огненном озере, лишенное способности вредить, зло будет все-таки существовать?.. А вдруг явится новый Прометей, который из любопытства, или из жалости к сатане ослушается «сидящего на белом престоле», да возьмет и похитит огонь из этого пылающего озера… Что тогда?

Петров слушал с удивлением и не без некоторой тревоги, так как мысли его ему показались более чем странными… Тот между тем продолжал говорить в том же духе, но еще более замысловато, на тему о еще дремлющих силах природы, которые человек постепенно призовет к деятельности и от них же погибнет… Все это он излагал горячо, но чем далее, тем бессвязнее. Петров с тревогой посматривал то на него, то на часы и старался более ему не возражать.

Между тем, поезд уменьшал ход и стал подходить к какой-то станции. Однообразный грохот колес заменился сильным шумом дождя, падавшего целыми потоками на крышу вагона и струившегося по стеклу окошек. Гром гудел почти беспрерывно. Поезд остановился.

— Да, «кто знает, что еще на дне времен таинственно хранится!» — сказал, подымаясь, Волховской и затем неожиданно спросил:

— Не выпить ли нам коньяку?

— Ну вот еще! Охота вам пить на ночь! Да и не стоит выходить; разве вы не видите, какой дождь?

— Ну, а я все-таки выпью, а то как-то жутко ехать в такую погоду, — возразил Волховской и быстро вышел.

Петров слышал, как он поскользнулся на ступеньках, и ему стало неприятно.». Странный собеседник вернулся уже с последним звонком, вскочил на ходу и вошел в вагон в мокрых сапогах с крупными каплями воды на пальто и на шляпе и с руками, выпачканными в саже. Но, казалось, он этого не замечал.

Он уселся опять против Петрова, снял шляпу, поискал в кармане пальто платок и, не найдя его, стал обтирать лоб грязной ладонью. Лицо его было бледно, рот кривился какой-то странной улыбкой, а давно нестриженные и нечеса-нные волосы плоскими космами падали на уши и на лоб…

— Проливной дождь! — сказал он, — а я все-таки рюмки две коньяку успел выпить… Каково?

— Напрасно! — сказал Петров с оттенком раздражения в голосе. — Ведь вам это должно быть вредно…

— Почему «мне» вредно, а не вам?

— И мне, и вам, и всякому, кто ни с того ни с сего пьет такие крепкие напитки на ночь…

— Ну, хорошо, сколько еще нам осталось времени?

Петров посмотрел на часы и сказал:

— Я не знаю, сколько вам осталось. А я через полчаса буду на месте…

— Ну, все равно. Значит, есть еще немного времени, хотя я мог бы вам сказать еще многое, многое… А теперь я все-таки хочу поделиться с вами очень важной идеей или, если хотите, фактом, ужасно странным… Вот в чем дело. Случалось ли вам как-нибудь неожиданно для вас погрузиться в глубочайшую задумчивость, когда в голове как будто не остается ни одной мысли?

— Ну, случалось, — отвечал Петров, сам не зная отчего поглядывая по сторонам. — Что ж из этого?