Муж для княжны Волконской

Князь выглядел ужасно, когда на следующий день явился в контору. Потемневший, с кругами под глазами и резко обозначившимися морщинами. Он нервно ходил взад-вперед по кабинету, не зная, что делать, за что взяться. Горячий характер не раз подводил его в Петербурге. Крутой, независимый в суждениях, он навлек недовольство, был переведен в Москву, потом назначен начальником строительства железной дороги. Когда и там не смолчал, обнаружив казнокрадство, те же влиятельные чины сумели добиться его перевода сюда, на Дальний Восток. Признаться, князь в первые дни возненавидел Приморье. Кто же в восторге от ссылки, но потом, узнав людей этого края, познакомился с этой новой породой человечества, начал понимать, а затем и полюбил необузданность, лихость и бесшабашность, ту предельную свободу, в которой человек раскрывается во всей красе. Но этот же горячий характер заставил наорать на Ковалева. Может быть, тот заслуживал, но ведь накричал с ходу, не разобравшись, не дав слова сказать в защиту. Он застонал от стыда, даже глаза закрыл. Как дедушка-крепостник, право же! Ковалев такой же человек. Может быть, даже лучше. Это нужно постоянно напоминать себе, чтобы не сорваться в барскую спесь, не дать права гнусным инстинктам взять верх. Накричал, оскорбил молодого купца. Черт с ним, с купчишкой, но оскорбил и тяжело обидел единственную дочь, которую любит больше жизни. Его Наталья, нежная и удивительная, вобравшая в себя все лучшее, что было в длинной родословной князей Волконских! Дочь — гордая, нежная, интеллигентная, самоотверженная. Хотел же оставить ее в Петербурге у дяди — так обиделась, заявила, что ее прабабушка поехала в Сибирь на каторгу, только бы не разлучаться с родным человеком, а он думает, что она, княжна Волконская, оставит родимого и очень любимого батюшку одного? Теперь она заперлась, плачет навзрыд. Велела передать через прислугу, что не сойдет вниз, если он не отыщет молодого Ковалева и не извинится перед ним. Конечно, это сгоряча, он не намерен извиняться перед этим мерзавцем, посмевшим после всего еще и явиться к нему в дом, но как-то смягчить надо. Да и чересчур блестели глаза у Арнольда Дьякова, не преувеличил ли? Надо пригласить этого удалого куп– ца Калашникова, расспросить, разобраться. Он вызвал Соловьяшкина, помощника, велел:

— Разыщи Данилу Ковалева, пришли ко мне. Кажется, он остановился на постоялом дворе. Полдня он занимался делами, все валилось из рук. К обеду явился Соловьяш– кин, сказал очень ровным голосом:

— Я отыскал Ковалева. Он отказался явиться.

— Как отказался?

— Грубо, — ответил Соловьяшкин лаконично.

— Ты передал ему?

— Да. Я сказал, что вы велите ему явиться.

— Дурень! Не велю, а приглашаю. Это не Петербург, здесь даже бурундуки с гонором.

— Ковалевы из переселенцев, — напомнил Соловьяшкин. — Прибыли в прошлом году.

— Для таких людей и одной недели хватает, чтобы надышаться воздухом вольности. Князь стиснул кулаки, пережидая приступ гнева. Ладно, это не он, это в нем говорит голос крови, поколения предков, среди которых почти все владели землями и крестьянами.

— Что он делает?

— Седлал коня. Еще один конь стоял навьюченный. Два мешка по бокам, третий поперек седла. Князь быстро выглянул в окно.

— Сходи еще раз, спроси, куда едет. Чтобы в случае необходимости его можно было отыскать. Не находя себе места, князь вышел, запер кабинет. Горячее полуденное солнце добавило жару. Он пошел по улице, стараясь держаться в тени. Громкие голоса заставили его поднять голову. Он вздрогнул. Оказывается, ноги сами принесли его к постоялому двору. Из ворот выезжал верхом рослый парень. На его плечах был кожушок из медвежьей шкуры мехом наверх. Лицо парня было нахмуренным, глаза метали молнии. Он не заметил князя, который сразу отступил в тень ветвистого клена. Рядом шел, держась за стремя, Соловьяшкин, говорил убеждающе:

— Князь изволит знать, куда ты и с какой целью направляешься? И не перечь, то князь, а ты кто?

— Я Ковалев, — отрезал парень. Он сидел гордо, прямо, плечи его были широки, а взгляд смелым. — Куда и зачем я еду – мое личное дело. И Ковалев ногой отшвырнул руку Соловьяшкина. Конь пошел вперед крупной рысью. Второй конь, привязанный долгим поводом к первому, послушно бежал следом. Князь проводил всадника долгим взглядом. Заигрываешь с каждым простолюдином, все время твердишь себе, что ты такой же, не лучше, а у этого удальца нет чувства вины за предков, держится как дворянин. Куда там дворянину — как владетельный князь, горд, неуступчив. Данила держал коней на рыси, пока не увидел впереди каменный дом. Поколебавшись, он остановился, спрыгнул, привязал коней к фонарному столбу. Двери распахнулись, едва ударил кулаком. За сонным лицом привратника виднелось удивленное лицо Всеволода:

— Данила! Как хорошо, что все обошлось. Наш отец горяч, но человек добрый. Он проводил Данилу в большую комнату. Данила подождал, Всеволод исчез, и вскоре сверху по деревянной лестнице застучали дробно крохотные каблучки. Наталья сбежала, ее глаза были обрадованные, большие и веселые: