Муж для княжны Волконской

— Все хорошо. — Илья похлопал младшего по спине, — больше не сунутся. Товар, присланный Васильевым, был аккуратно разложен кучками по амбару. Настолько аккуратно, что, наверное, не обошлось без помощи других братьев. Черти, не хотят признаваться. Будто он урод какой, стыдятся его. В амбаре уже бродили три гиляка, копались в узлах, заглядывали в ящики. Илья сказал виновато:

— Я запустил их, пока тебя не было. Народец вроде бы честный.

— Не сопрут, — успокоил его Данила. — Они еще слова такого не знают!

— Скоро узнают, — протянул Илья мрачно, — многое узнают. Нагрузившись, довольные гиляки уехали. На следующее утро будто по их сигналу к амбару с двух сторон — по Иману и Татибе — спустились целые флотилии. Илья присмотрелся, покрутил головой:

— Пустые едут, налегке.

— Еще бы! Это я должник, все разгребут. Но разгребли меньше половины. Данила внес несколько прямых ивовых прутьев. Глаза гиляков молча остановились на нем. Данила усмехнулся:

— Вы знаете, я торгую честно. И я вижу: вы торгуете честно. Даже самый честный человек может что-то забыть. Он взял прутик, другой рукой вытащил из кармана нож. Гиляки вытянули головы/ зашептались. Русское шаманство?

— Долг каждого будем вырезать ножом на прутике. Колечками! Соболи — прямо, вот таким значком, чернобурки — волнистой линией, шкура барса — линия с зазубринками, зубчиками. Ясно? Теперь делаем вот так. Он ловко распорол прут вдоль на две половины. Гиляки зашептались, кто-то догадался, другие переспрашивали друг друга.

— Половину этой долговой палки беру я, другую половинку, например, Хотога. Теперь ни я не забуду свой долг, ни он. У него ведь на палке те же зарубки, что и у меня. Гиляки кивали. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, раскрылись шире, заблестели. Есть торговцы нечестные, есть хитрые, есть злые. Недавно появился еще и добрый — этот большой и сильный, который побил и прогнал жестокого нойона, отнял у Ген Дашена маленькую Хенгу. Когда гиляки уехали, на прежнем месте остался Хотога. Он с тем же невозмутимым видом попивал чай, курил. Его морщинистое лицо напоминало печеное яблоко. Он горбился еще больше, покашливал. Данила ерзал на месте от нетерпения.

Вежливость вежливостью, но пора и честь знать. Хорошо сидеть у огня зимой, когда за окном вьюга, а на теплой печи чайник свистит, но сейчас разгар лета, надо спешить, работы невпроворот.

— Что будешь делать дальше? — спросил Хотога в который раз.

— Жить, — ответил Данила. — Бог не выдаст, свинья не съест. Гиляк отложил трубку. Глаза его были погасшие.

— Плохо сплю. Скоро уйду в небесную тайгу, там много-много зверей, а в реке всегда рыба. Жалею, что мало пожил, когда пришли русские. Я еще Невельского видел! С ним хорошо. Вы не уходите, как ушли в прошлый раз. В лице гиляка проступило сомнение. Он тяжело вздохнул, сказал, будто решившись на что-то важное:

— Когда уйду в край Большой охоты, ты мало-мало помогай Хенге?

— Не тревожься, — заверил Данила. — Если я вырвал ее из рук чужака, то тепе– ря, как бы крестный. Обязан помогать! Она мне родственница, понял? — Он почти кричал на ухо старику. Лицо Хотоги было непроницаемо, и Даниле казалось, что гиляк от старости туг на ухо.

— Родственница, — повторил Хотога, — родственница — хорошо. У меня ни сына, ни дочери. Все вымерли. Только Хенга, внучка брата. Хотога вытащил из сумки маленький узелок. Пока развязывал, Данила понял, возразил решительно:

— Золотишко? Не надо. Я ей и так помогу. Раз крестница, то какие деньги? Русский Бог запрещает брать деньги за помощь. Гиляк покивал, с трудом распутал узел. В тряпице было не золото, а сморщенный клочок бересты. Она сухо потрескивала под дряхлыми пальцами, а линии, вырезанные ножом, почти сливались с трещинами.