Муж и жена – одна сатана

«Вперёд, сударь, госпожа вас ожидает… Потом, завязав ему глаза, повел темными узкими коридорами и неведомыми проходами, так что юноша при всем желании не смог бы определить, где он находится и куда его ведут; затем оказался он в комнате, где царила кромешная тьма, точно как в печке; там-то и поджидала его дама. Первым делом он почуял ее нежное благоухание – сей аромат уже многое посулил ему; дама тотчас заставила его раздеться и с его помощью разделась сама, а затем, развязав ему глаза, повела за руку в постель, загодя разобранную и готовую их принять; там кавалер наш принялся общупывать, обнимать, целовать и ласкать даму и чем дольше ласкал, тем приятнее и желаннее находил и гладкую атласную кожу ее, и тончайшее белье, и пышную, мягкую постель; так вот и провел он наиблаженнейшую ночь в объятиях неведомой ему красавицы, коей имя мне после тайком называли. Той ночью все вокруг услаждало и ублаготворяло юношу, и одно только сильно досаждало, а именно: он так и не добился от любовницы ни единого слова. А молчала она недаром, ибо днем он частенько беседовал с нею, равно как и с другими дамами, и тотчас признал бы ее по голосу. Но что касается любовных безумств, шаловливых ласк, нежных прикосновений и всех прочих свидетельств любви и страсти, то тут его ничем не обделили».

Вот так развлекались при дворе Валуа.

Всё, Серкидон, сладкую ягодку мы с Вами съели. Вторую часть жизни Брантома долго расписывать не будем. Она скучная, уединённая, «без блёсток мадригальных»188.

Как же такой, скажем по-современному, «тусовочный чувак» стал отшельником? Очень просто – упал с лошади. И это ещё полбеды. Беда в том, что лошадь упала на него сверху. Последствия оказались самыми тяжёлыми – на пять лет, начиная с 1584 года, наш рыцарь оказался ограничен стенами собственного замка…

Он стал надиктовывать секретарям книги.

Что и требовалось Верхним Надзирателям, которые сбросили всадника с лошади, а кобылой накрыли. Видимо, душа Брантома давала перед воплощением обещания, а воплотившись в тело, о них позабыла. «Душа-то позабыла,//Да напомнила кобыла» – стихи.

И что же видели неусыпные Наблюдатели? Мужчина волочиться за фрейлинами, подвизается на дипломатической ниве, ратоборствует то там, то здесь. Не ровён час под снаряд попадёт, тогда пропало тело, а с ним всё дело. Поэтому решили тельце маленько обездвижить. Чтобы задвигалась мысль…

Через пять лет Брантон залечил повреждения настолько, что смог бы доехать до Парижа. Да только там его уже не ждали. В 1589 году монах-фанатик убил Генриха III189, последнего короля фамилии Валуа. Ранее скончался Франциск Алансонский190 – покровитель и друг Брантома, угас свет в окошке – поэт Ронсар, а возлюбленная непоседа – королева Марго была выслана из столицы, получив «двойку» за поведение.

Падёж надежд, прощай, Париж! Брантом остался в замке, отныне озоруя только на страницах книг. «Всё про Брантома,//Бегу из дома…»

Вчера я так и не получил письмишко из издательства. У них на почте, видите ли, была пятница, и они закрылись пораньше. Попробую сегодня, в субботу, получить это письмо, о содержании коего догадываюсь.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-31-

Приветствую Вас, Серкидон!

Не было ни гроша, да вдруг – алтын! То я месяцами не получаю ничего, то два письма сразу. Первое – из издательства, я всё-таки дошёл до почты. Всё так, как ожидалось, рукопись мне вернули, под тем предлогом, что не родились ещё мои читатели. Да-да, Серкидон, любезная дамочка так и написала, рукопись, мол, прекрасна, но читать её некому. Присоветовала подождать, когда сойдёт на нет гадко-гаджетово племя, когда появятся вновь люди, которые начнут читать бумажные книги, вот тут-то и вы со своей книгой, сравнимой с «Войной и миром»… «Улиссом»… «Одиссеей».

Понятное дело, я огорчился – и за читателей, и за себя стало обидно. Зато второе письмо, вернее, даже не письмо это, а весточка, от Вас, Серкидон, была приятна. В конверте только фотография. Молодёжь на природе, какой-то пикничок, не иначе. На первом плане Вы с рыженькой, коротко стриженой девушкой. Вы оба улыбаетесь. На обороте надпись: «Я и моя Виктория».

Простите мне моё нахальство, Серкидон, это наша совместная виктория! Вспомните Овидия:

Но не забудь, победитель, повергнув под меч амазонку,

В надписи гордой сказать: «Был мне наставник Назон».

Поверьте, Серкидон, моя радость была искренняя… Но этим посланием Вы порядком смешали мои планы. Я ведь хотел ещё долго писать Вам о рыцарях. О таких и об этаких. Закончить я хотел пушкинским паладином. Это который «С виду сумрачный и бледный,//Духом смелый и прямой». Который «Ave Mater Dei191 кровью» вывел на щите.

Вовсе не в качестве примера для подражания хотелось упомянуть пушкинского паладина, напротив, хотелось мне убедить Вас не тратить жизнь лишь на одно поклонение. Так, как поступил «молчаливый и простой», а может быть, и слишком простой мужчина.