Муж, которого я купила

— Являясь управдомом, — зачем-то подтвердил это еще раз управдом, — я объявляю заседание жильцов этого дома… на улице Мойка… открытым. На повестке дня стоит вопрос о дымоходе. Теперь, товарищи граждане, будучи ответственными жителями своего города, прекрасно осознающими ценности истинного классового сознания, мы должны понять, что сейчас все совсем не так, как было, когда домовладельцы не заботились о домах, в которых мы с вами проживаем! Теперь все иначе, товарищи. Вследствие установления нового режима и диктатуры пролетариата, а также не забывая о том, как забиваются наши дымоходы, мы должны как-то решать этот вопрос, ведь теперь мы сами — владельцы этого дома! Теперь если дымоходы будут забиты, то печи не будут гореть, а ежели они не будут гореть, то весь дом задымится, а если он задымится, то это будет выглядеть неряшливо, а если мы будем выглядеть неряшливо — то мы будем нарушать пролетарскую дисциплину. И потому, товарищи граждане…

Из кухни стал доноситься запах подгорающей еды, и домохозяйка нервно засуетилась, поглядывая на часы. Грузный человек в красной рубашке стал заламывать пальцы. Молодой мужчина с бледным лицом сидел и чесал голову, приоткрыв рот. время от времени роняя что-то из своих рук на пол с характерным звуком.

— …и общая стоимость этого будет поделена пропорционально, на всех по… Товарищ Аріунова, это вы тут пытаетесь ускользнуть от нас? Лучше бы вы этого не делали. Вы же знаете, что мы думаем о людях, которые саботируют свои гражданские обязанности. Вам бы следовало научить своего отпрыска пролетарскому стилю мышления, гражданка Аргунова… И общая стоимость этого будет поделена пропорционально, на всех по возможностям. Рабочие платят три процента, представители свободных профессий по десять, а торговцы — все остальное… Кто «за» — поднимите руки… Товарищ секретарь, подсчитайте общее количество поднятых рук… Кто «против» — тоже поднимите… Товарищ Михлюк, вы не можете голосовать одновременно «за» и «против» по одному и тому же вопросу…

По утрам было просо и запах керосина, когда не было дров, и дым — когда не было керосина.

По вечерам — снова просо, а Лидия качалась на дряхлом стуле, едва слышно стеная:

— Безбожники! Святотатцы! Изменники! Они забирают иконы и золотые крестики из церквей. Чтобы все это скормить голодомору не пойми где, прости Господи! Ни к чему святому никакого уважения. Куда мы катимся?

А Галина Петровна вопила:

— Чего же ждет Европа? Сколько еще этот беспредел будет продолжаться?

Александр Дмитриевич же робко спрашивал:

— Можно, Галина? Хотя бы еще ложечку?

А иногда приходила Марина Петровна и дрожала у печи от кашля, сотрясающего ее грудь, будто она уже рвется на части, с трудом выговаривая слова:

— …а Вася снова подрался с Виктором… это все из-за политики… а Ирине досталась только сухая рыбешка в университете… на этой неделе… нет хлеба… а я сделала сегодня ночную рубашку из старой скатерти… старой… рвется, стоит на нее подуть… Васе нужны галоши… а Вася не хочет устраиваться на советскую работу. даже слышать не желает… Да, я принимаю лекарства от кашля… А вы слышали о Борисе Куликове? Спешил, попытался запрыгнуть на переполненный трамвай… на полной скорости… отсекло обе ноги… Ася учится читать в школе, и знаете, какие слова они сейчас учат? Марксизм, пролетариат и электризация.

На полу валялось издание газеты «Правда», примятое чьей-то ногой:

«Товарищи! У настоящих пролетариев есть лишь коллективная воля. Железная воля пролетариата, класса победителей, который поведет человечество в…»

А Кира стояла у окна, прижав ладонь к холодному темному стеклу, и всеми фибрами души чувствовала, сколь юна она еще была, крепка и тверда волей, как это самое стекло. Она думала, что вынести можно многое. забыть можно многое, если всегда твердо помнить об одной главной цели и причине. Она не знала даже, в чем заключается эта самая цель, но и не думала задаваться таким вопросом, ведь цель была бесспорна и не терпела сомнений. Она знала лишь, что ждала, когда она сбудется. Наверное, это было двадцать восьмое октября.

Викинг Киры

Кира помнила сюжет лишь одной книги. Ей было десять, когда она ее прочла. Это была история о Викинге, написанная на английском языке, которую ей подарила гувернантка. Позже она узнала, что автор книги умер в молодом возрасте. Но, даже повзрослев, сколько она ни пыталась, все равно не могла вспомнить его имени.

Она не помнила, какие книги она читала до этой, и не хотела помнить о том, какие читала после нее.

У Викинга было крепкое тело, о которое, как о скалы, разбивались ветра. Шаг Викинга был столь могуч, сколь прибой морской, волнами ударяющийся о каменистый берег, — уверенный и неумолимый. Взгляд Викинга никогда не блуждал дальше кончика его собственного клинка, но сталь его благородного клинка сама не знала границ.