И по лицу его уж точно нельзя было сказать, что именно он сейчас чувствует.
Я реверансом поблагодарила отца за компанию, и с кротким послушанием протянула руку мужу.
Надеюсь, по мне сейчас тоже нельзя сказать, что у меня дрожат ноги и кровь стучит в ушах…
К покоям меня сопроводили. Что интересно — действительно, к моим.
И, оказавшись внутри, я могла бы, конечно, дернуть сонетку, призвать Анабель, и начать ритуал переодевания к обеду (после которого мы покинем Лунь, оба покинем, а могла бы и остаться), но…
Время еще дозволяло, а за дверями в ванную, как я не слышала, но точно знала, принимал водные процедуры главный враг всея герцогства Аласского, Алиссандр Вейлерон.
Некоторое время я колебалась, а потом решилась.
Эдак меня и из ведьм выгонят!
Распущенная я, в конце концов, безнравственная особа, или нет?!
Надо соответсвовать!
Заветная дверь отворилась без скрипа…
Целовать голую спину умывающегося мужчины — очень увлекательное занятие. У него лицо и руки в мыльной пене, поэтому он никак не может принимать в процессе участия, только дергает лопатками, бормочет почему-то шепотом “Ниса, Ниса, я же соленый, погоди немного, дай мне минуту!”.
Но, ваша светлость, разве я отбираю у вас ваши минуты? Вы вольны распоряжаться ими как угодно — я просто не желаю тратить впустую свои!
И я легко-легко, едва ощутимо, касаюсь губами кожи его спины. Она гладкая, и упругая, и действительно, едва ощутимо солоноватая, и безумие поднимается волной, стучит барабанами в висках, гудит в крови.
Лис захрипел, когда я от избытка чувств эту спину укусила, но я ведь, во-первых, совсем сбоку и чуть-чуть, а во-вторых, как было не укусить?!
Ладони герцога интенсивнее заскользили по герцогскому лицу, торопясь избавиться от мыла, а ладони герцогини легли на герцогскую спину.
На тугие мышцы, на выступы позвонков — большими пальцами, и на всё остальное пространство до рёбер, сколько удалось захватить, прочей ладонью. С силой потянула вниз, оставляя на мужской коже белые, но стремительно краснеющие полосы.
У вас восхитительно красивая спина, ваша светлость.
В доказательство этой глубокой мысли я снова её поцеловала.
И ей ужасно идут мои следы!
Лис, отвоевавший собственные глаза у коварного здешнего мыла, оборачиваться ко мне почему-то не спешил. Стоял, опершись о раковину руками — сильными, перевитыми жгутами жил и вен, дышал тяжело. Сердце его колотилось быстро-быстро, билось, кажется, прямо мне в губы — то ли я удачно прижалась, то ли оно специально сместилось…
Убедившись, что муж одержал сокрушительную победу над аласским мылом, я осторожно обняла его за пояс. Прижалась щекой — туда, к сердцу. Потерлась. Замерла.
И он тоже.
Ваша светлость?
Муж стоял, не шевелясь.
Ваша светлость, если вы помните, мы несколько ограничены во времени, и сейчас — самое время проявить инициативу! Нам ведь ещё в спальню идти!
Но не могла же я сказать это вслух, верно?
Вместо этого я осторожно, самыми кончиками пальцев, погладила удачно под ними оказавшийся пупок. Обвела. Скользнула пальчиком ниже, по тёмной дорожке волос… Спустилась по ней до бляхи ремня. Прошлась пальчиком вдоль того самого ремня: слева— направо… Справа — налево…
Муж перестал дышать. Кажется — совсем.
— Ваша светлость, — выдохнула я в герцогское ухо, к которому мне пришлось далеко и неудобно тянуться, встав на цыпочки.
Но раз уж я дотянулась — может быть, мне можно поцеловать завиток?
Муж не возразил.
— Ваша светлость, — снова шепнула я в поцелованное ухо. — Полить вам воду на спину?
Когда неведомый ураган смел меня с места и впечатал в стену ванной, вышибая дыхание из груди, я пискнула. Когда с меня, задрав юбку, содрали белье, безнадёжно изувечив подвязки чулок, я заподозрила, что в спальню можно и не идти. Когда мужская плоть, твёрдая и горячая, уперлась в шелковистые складки, нежно потираясь и лаская, я обвила шею мужа руками, и выкинула из головы все-все мысли, оставляя место лишь для ощущений.
И для Лиса.
Тяжёлые, напористые толчки, и с подсказкой Лиса я обвиваю его талию ногами, и ощущения от этого чуть, но меняются.
Он держит меня под попу, и вжимает телом в стену, и бьёт, бьёт, бьёт внутрь меня…
Мои мышцы напряжены и дрожат, а глаза закрыты, я взмокла, и от каждого точка мужа между моих ног — все ближе к заветной молнии.
Он рычит, а я всхлипываю, молния так близко, совсем рядом, вот-вот, и я отчаянно цепляюсь за него и выгибаюсь. И когда она, ослепительная и упрямая, сверкает в моей голове, оставляя слепой, глухой и слабой, я с тихим "Ли-и-ис!" вжимаюсь в мужа, впиваюсь в него ногтями.
И чувствую, всей собой чувствую, как прокатывается по его телу волна дрожи. Как он замирает, войдя в меня до упора. И я ощущаю его так глубоко и полно!
Мы оба замерли, и я, перебирая его волосы, думаю о всяких глупостях, вроде того, что супружеский долг, оказывается, можно отдавать не только сидя, но и стоя — хотя казалось бы!
А уж относительно возможных мест, я ещё после кабинета иллюзий могла бы не питать…
— Да, ваша светлость, — внезапно сообщает Лис, выходя из меня, и прекращая меня расплющивать о стену.