— Что ж ей в Лунь делать, когда она в Антре живет и ждет, когда его светлость образумится, — с важным видом сообщила я и с визгом бросилась удирать через постель.
...Лис уснул только под утро. После жаркой, насыщенной ночи, наполненной шепотом, стонами, разговорами ни о чем и обо всем, и новыми ласками. У меня самой совершенно не осталось сил, но сон почему-то все равно не шел. Я лежала на жестком мужском плече, осторожно гладила гладкую кожу, перебирала пальцами изгибы тела, прислушивалась к ровному дыханию, и медленно уплывала, но не в сон, а в подобие странного транса.
Погруженный в ночной сумрак мир постепенно обретал небывалую ясность, а в моем сознании будто бы рассеивался затянувший все густой туман.
Потоки силы — не чужие и непокорные, а знакомые и ласкучие.
Бессмыслица старого языка в книгах обрела четкость и стройность.
И все становилось понятно.
Все мои всплески, все мои срывы. Причины и следствия. И задействованные силы.
Почему и как.
Иногда я видела все как бы со стороны, особенно ярко последние воспоминания — как например, повинуясь моей воле, незримая тень парит за плечом моего мужа в гарнизоне, отводит удар…
Как я сплю, но сила моя устала сидеть взаперти и, свободная от оков разума, она разворачивается, расправляется, устремляется ввысь, если не сама, то зелеными побегами.
И я улыбаюсь во сне.
Я выпадаю снова в здесь и сейчас, и на несколько мгновений не могу вспомнить, как дышать. А напоминает — чужое дыхание рядом и грудь, вздымающаяся под моей щекой.
Я улыбнулась и теснее прижалась к мужу, оплетая его, махнув рукой на то, что я обнажена, а благородной тэе нужно надеть сорочку и привести себя в порядок…
Я ведьма. Мне — можно.
Глава 15
Совместный завтрак для нашей супружеской четы — явление исключительно редкое.
Обычно к моему пробуждению дражайший супруг успевал умчать по каким-нибудь важным мужским герцогским делам.
А сегодня нет, сегодня сидит и как миленький со мной завтракает: лицо сосредоточенное, брови сурово сведены…
Масло на тост намазывает.
За процессом я наблюдала с чрезвычайной заинтересованностью, потому что по его завершению тост планировала отобрать.
Потом поняла, что все равно постесняюсь, и передумала.
Хотя это в любом случае ничего не меняло — первый намазанный Лисом кусочек поджаренного хлеба все равно лег в мою тарелку, а не в его собственную.
— Какие у тебя на сегодня планы, радость моя? — поинтересовался муж, намазывая следующий тост.
Я с сожалением отказалась от намерения откусить от тоста кусочек.
— Папа. Он приглашал меня погулять вместе сегодня утром. Прогуляемся по Соколиной Галерее, поболтаем о разном, — я неопределенно дернула плечом. — А у тебя?
— А меня твой брат пригласил потренироваться вместе. И тоже — сегодня утром. Очевидно, чтобы я не помешал вашему отцу получить разведданные от его резидента глубокого внедрения!
Оу! Мои брови непроизвольно приподнялись удивленным домиком, но в целом, ехидство Алиссандра я предпочла проигнорировать, и вгрызлась в тост, запивая его соком.
Было почему-то ужасно смешно.
Галерея называлась Соколиной, потому что её огромные окна от пола до потолка были забраны витражами с изображением соколов — парящих, пикирующих на добычу, сражающихся между собой и горделиво восседающих на скалах. Она опоясывала почти весь четвертый этаж замка Лунь по восточной стороне, и по утрам здесь было особенно красиво.
— Я не нашла артефакта, отец, — закончила я свой рассказ.
Мы с его светлостью герцогом Аласским чинно прогуливались под руку, и беседовали.
Вернее, я говорила, а отец — слушал.
—...словом, за этот месяц я с поисковым артефактом обошла весь Страж. А уж во время ревизии просто не расставалась с ним. И ни разу не ощутила отклика. Хотя бы слабого, эхоподобного! — Мы остановились напротив витража, изображающего гнездовье белошеих свейских соколов, и я, осторожно погладив знакомый с детства рисунок, призналась, — Я не знаю, что делать, отец.
А за цветным стеклом на тренировочной площадке скакали две фигуры, и даже с высоты четвертого этажа я узнала одну из них.
Значит второй — Виторик. Лис говорил сегодня...
Я шагнула в сторону, ища, где витраж прозрачнее, но отец понял, чего я хочу, провел ладонью вдоль вдоль окна — и рисунок растаял, как морозный узор тает от тепла, а стекло обрело хрустальную прозрачность.
Некоторое время мы оба молчали, смотрели, как внизу пляшут два человечка, как танцуют едва видимые отсюда мечи…
Не то чтобы я что-то понимала в развернувшемся передо мной действе.
Мне было просто красиво.
Они мне нравились, оба, мне приятно было на них смотреть, и особое удовлетворение доставляло знание, что они не собираются друг друга убивать.
А что прыгают и звенят железом — пускай.
Ведь действительно же красиво.
— Он не обижает тебя, Нисайем? — осторожный вопрос отца застал меня врасплох.
Настолько, что мне понадобилось время, чтобы вынырнуть из собственнических мыслей, прокрутить мысленно вопрос, который я прослушала, а потом еще несколько мгновений, чтобы сообразить, кого он имеет в виду.