Муж на сдачу

— Всё, что я хотел сказать тебе, я написал в записке, — отрезал граф. — Переговорник выброси, я сейчас же деактивирую свой. Ты довольна оплатой?

— Да, но…

— Тогда не медли, уходи.

— Ты… больше ничего мне не скажешь? — сердце Мариэты обливалось слезами, мозг отказывался верить в то, что она слышит.

— Спасибо тебе за спасение и помощь. Будь счастлива!

— Михаэль… Я думала… Что мы… что ты… что я…

— Мариэта, я тебе ничего не обещал! Вернее, обещал, что втрое заплачу за услуги, я обещание выполнил.

— За услуги? — голос Мари дрогнул, голова начала трезветь.

— Конечно. Ты оказала мне неоценимые услуги, которые я щедро оплатил.

— То есть, то, что было между нами…

— Я — здоровый, причем, и твоими стараниями, мужчина, — резким голосом оборвал граф. — Не привык воздерживаться, тем более, когда мне женщина сама предлагает. Мы скрасили друг другу дорогу, вот и всё. Ты знала, что я женат, ничего больше, чем мимолётная интрижка, я тебе не обещал.

Сама предлагает? — Мариэте казалось, что каждое слово режет её, словно нож. — Интрижка?

— Конечно. Не вешайся ты мне на шею, не строй глазки, я и внимания бы не обратил. Слушай, у меня дела, я тебе благодарен за помощь и всё такое, но давай на этом и остановимся? У каждого из нас своя дорога, я не желаю знать, куда ты отправишься. Понятно сказал? Прощай.

Монета перестала вибрировать и остыла, а Мари всё стояла, глотая слёзы, сжимая кружок. Потом сорвала с шеи цепочку и, не зная, куда её выбросить, невидящими глазами осмотрелась. Ночь еще не совсем вступила в свои права, но в зелёном тоннеле уже разлилась чернильная чернота. Повернувшись, женщина задела ветку и вспомнила — сохнущее дерево! Ей и в прошлый раз его было жаль, но помочь она не могла, не при экономке же! А сейчас у нее времени полно! Из-за эмоционального всплеска, сила бурлила, грозясь выйти из-под контроля.

Зельеварка опустилась на землю у самых корней дерева, положила цепочку с амулетом и ненужным теперь переговорником. Амулет пригодился бы, но она не хочет ничего, что держал в руках Михаэль. Монеты… Они побывали у сотни людей, а амулет Михаэль делал сам и специально для неё. Потом, она должна думать о малыше. Себе она ещё заработает, деньги же принадлежат её ребёнку.

Женщина призвала магию…

Если бы кто-нибудь мог подсмотреть за происходящим, он увидел бы, как из земли вылез корень, подцепил цепочку и погрузился вместе с ней под землю. А потом старое дерево встряхнулось, задрожало и пустило новые побеги.

Вымотанная морально и физически, обессилившая от слёз и боли, Мари добралась до домика зельеварки только через два с половиной оборота.

Старуха ни о чём её не стала спрашивать, молча, налила ей отвар, капнув туда три капли снадобья, довела до широкого топчана и уложила, заботливо подоткнув одеяло.

Мариэта провалилась то ли в сон, то ли в обморок. В любом случае, не думать, не ощущать, не чувствовать для неё сейчас оказалось благом.

Михаэлю хотелось кричать. Нет, не кричать — выть, царапать ногтями стены потайного хода, биться в двери, крушить, ломать и бежать. Бежать к ней, упасть на колени, обнять ноги и умолять о прощении.

Михаэль посмотрел на сжатый в пальцах переговорник, на мгновение закрыл глаза. Монетка — единственная связь с Ритой, но он сам приказал женщине избавиться от её близнеца, а после того, что он ей наговорил, Мариэта выбросит переговорник в ближайшую канаву. Вряд ли он сможет когда-нибудь услышать её голос, поэтому, ни к чему сохранять и этот артефакт.

Магия послушно отозвалась, покинув монету, превратив ту в обычную вещь. Граф разжал пальцы, выпуская из руки шнурок, и, глухо звякнув о плиты пола, кругляш откатился в сторону.

Вот так, и его жизнь уходит сквозь пальцы, утекает, откатываясь в угол.

Если бы он знал, что будет настолько больно… Догадывался, да, но когда каждым словом он проворачивал в ране нож, когда почти физически ощущал, как сначала удивляется, потом недоумевает Мариэта, а потом, вздрагивает от каждой его фразы, чуть всё не испортил, еле удержав порыв тут же объясниться и вымолить прощение.

Словом можно ранить глубже, больнее, смертельнее, чем ножом, и раны, нанесённые словом, часто, никогда не заживают, многие годы, кровоточа от любого прикосновения. Он старался, чтобы при одном воспоминании о графе Гроув у Мариэты в глазах темнело от обиды и злости.