Муж-озеро

С половиной из тех, кто грелся у костра, Танюша была знакома лишь несколько часов, и примерно столько же им оставалось до прощания. Две лыжные группы случайно пересеклись посреди маршрута, и решили на одну ночевку встать вместе, разбив шатры на высокой поляне у полузамерзшей речки. Завтра утром, знала Танюша, все поднимутся затемно, позавтракают в еще теплых, нагретых печками шатрах, а после будут долго и уныло бродить по лагерю, борясь с холодовой ленью и пытаясь упаковать промерзшие пожитки в рюкзаки и волокуши, которые вдруг уменьшатся, и вчерашнее барахло перестанет в них помещаться. Тогда они уже не будут такими красивыми, как сейчас: рассветное солнце беззастенчиво высветит запачканную сажей одежду, и такие же грязные, усталые, постаревшие лица и красными от соплей носами. А когда золотой диск выкатится на острые вершины елей, что стоят стеной на другом берегу, обе группы попрощаются и разойдутся в разные стороны. Благо, идти можно будет по лыжням друг друга. Группа Танюши, которой предстоит еще две трети маршрута, пойдет вверх по руслу речки на далекий, невидимый отсюда перевал. Конечно, сейчас им никуда не хочется идти, и в тайне они не прочь поменяться местами с гостями, которым, наоборот, предстоит радостный путь вниз, туда, где стоят поселки с магазинами, где живут люди, где есть теплые железнодорожные вокзалы и откуда начнется их праздничный путь домой в самом уютном на земле месте – купейном отсеке плацкартного вагона, который после тягот зимнего похода кажется роскошнее пятизвездочного отеля. Но все не так просто: это чувство уюта еще нужно заслужить. Потому-то они и потянутся завтра угрюмой вереницей по лыжне, что протропили им гости. Прояви она, Танюша, малодушие и попросись сейчас повернуть назад – конечно, она ни за что бы не осмелилась этого сделать, но предательская мысль нет-нет да и вспыхнет звездочкой где-то очень глубоко – чуда бы все равно не произошло, теплый вокзал не стал бы дворцом, а плацкартный вагон не превратился бы в отель Ритц. А значит, и думать об этом нечего. Завтра группы разойдутся, а она, Танюша, немного отстанет от своих, чтобы проверить, не осталось ли на месте лагеря какого-нибудь забытого мусора. За своих она более-менее спокойна, они уже привыкли к ее тихо-истеричной «экологичности», а вот этих, новых, она не знает. Какой у них уровень… э-гм, экоответственности? Лучше сразу предположить худшее, чтобы потом не разочаровываться. Конечно, они снисходительно посмеются, глядя, как она выковыривает из снега полиэтиленовые пакеты, а из угольев потухшего костра – остатки консервных банок. Конечно, они скажут приличествующие случаю банальности про «гринпис», «зеленых», и что «тут и так все перегниет». И она тоже привычно улыбнется улыбкой экоозабоченной сумасшедшей, потому что так проще, чем что-то объяснять. Тем более, что она все равно ничего не сможет объяснить им, нормальным людям. Разве смогут они понять, что она весь поход таскает собранный мусор в гремящем мешочке, подвязанном к рюкзаку – он изо дня в день становится все больше и тяжелее – не потому, что нужно беречь планету, сохранять девственные леса и т.п. Хотя и это, конечно, тоже. Но главное – если она не будет этого делать, то вокзал не превратится в дворец, и все те дары, ради которых люди и идут в поход – блаженный теплый сон в шатре после дневного перехода, пылающий костер посреди ночного леса, неожиданный отдых на подъеме в гору, когда ты уже потерял всякую надежду – она не ощутит их сладости, потому что они будут отравлены раскаянием. Она не знает, зачем она такая, и почему она должна платить за общие радости дополнительную цену. Впрочем, она уже привыкла. Цена заложена в смету расходов, мешочек гремит на ходу, ожидая броска в мусорный контейнер на финишном вокзале и вызывая новые шутки среди товарищей. В сердце Танюши воцаряется покой. Значит, да будет так.