Муж-озеро

Но и подними она все на свете бутылки, груз вериг не стал бы легче. Хоть и понимая, что это абсурд и, пожалуй, непомерное самомнение, она чувствовала свою ответственность за весь мир, за грехи всех мусорящих (веселящихся, слушающих музыку, просто существующих) людей, и страдала оттого, что эта ответственность ей непосильна. Уезжая в поход, или просто отправляясь в лес на выходные, она заранее представляла себе все ситуации, которые нанесут ей боль – вот группа каких-то уродов едет на квадроциклах, вытаптывая лесную подстилку и отравляя воздух, вот компания пьяных жлобов разложила еду и напитки, упаковку от которых она наверняка оставит тут же, а вот возмутительно-счастливая молодежь зажигает фейерверки, обрывки которых, конечно же, тоже не станет убирать. Танюша не могла помешать никому из них – она трусила – поэтому могла лишь прострадать за каждого, а потом тихо убрать мусор. В каждом незнакомце, встреченном в лесу, она видела потенциального обидчика – и природе, и себе, что было одно и то же. Для нее было невыносимо задержаться подольше, например, на пляже. Она ждала от своих соседей только одного, самого страшного – что они вот-вот оставят мусор. Чтобы не тяготиться ответственностью собирать его, запихивая чужие бутылки и пачки из-под сигарет в свой рюкзачок, Танюша старалась максимально быстро окунуться в воду и тотчас уйти. Она осознавала, что ее болезненная ответственность за природу – ни что иное, как жадность и нежелание делить мир, который она в душе считала своей безраздельной собственностью, с чужаками. Напомним – она не была глупа и понимала, что ее жадность нелепа, что другие люди тоже имеют право находиться в лесу, на берегу озера или в парке, но поделать с собой ничего не могла. Каждый незнакомец, просто проходящий мимо, вызывал у нее ощущение грубой пощечины, нанесенной грязной рукой, и Танюша испытывала желание тотчас оттереть эту грязь. Если людей было слишком много, она захлебывалась в невидимой грязи и едва не шаталась от тяжести невидимых пощечин, поэтому находиться в больших скоплениях народа – в транспорте, в больших магазинах или на шумных улицах – стало для нее невозможно. К тому же, она честно бичевала себя за свою злобу, и невидимые пощечины списывала на справедливую месть людей за то, что она их ненавидит. Она ненавидит их – они бьют ее, все естественно. Она старалась сократить до минимума пребывание в городских декорациях, и покидала свою маленькую квартирку только для того, чтобы, стыдливо пряча глаза от прохожих, прошмыгнуть на вокзал, а оттуда – в лесную более-менее свободу. Благо (а, может, и к несчастью), работа у нее была удаленная, что позволяло пестовать свою социопатию сколь душе угодно, без шансов исцелиться. В лес Танюша выезжала только с известными ей компаниями, где она наперед знала «патогенность» каждого из участников – сколько он способен оставить мусора, сломать елового лапника и слить жидкости для мытья посуды в озеро – и заранее планировала свои операции по нейтрализации этого вреда. Все это приводило к боязни новых контактов, а стало быть, ставило крест на и без того призрачных шансах познакомиться с вожделенным Мужчиной. Но, так как справиться с собой она не могла, то решила считать себя жертвой высокого предназначения. Возможно, думала она, Бог решил сделать меня странным, непривлекательным орудием для очистки планеты от мусора. При таких мыслях к горлу подступали слезы жалости к себе, и в голове бушевал злобный вопрос, почему Бог выбрал для такой незавидной роли именно ее. Однако эта версия более-менее объясняла все то безумие, что жило в ней и кромсало ее, и Танюша смирялась.