Муж-озеро

Если бы не это, походы, особенно зимние, были бы для нее невыносимо тяжелы. Отупляющий холод, неизбывная сырость в ботинках, стертые в кровь пятки и ноющие от рюкзака плечи были для Танюши настоящим мучением. С утра каждого нового ходового дня, пристроившись на лыжню вослед рюкзаку впереди идущего товарища (вереница рюкзаков издали походила на процессию огромных жуков на тонких ножках), она мечтала не о покорении очередных перевалов, а исключительно о наступлении вечера, за которым будет теплая и сухая ночь в шатре, и о мисках с кашей, которую перед сном раздадут дежурные. Ради этих моментов она и держалась весь день. Ради них, дрожа от напряжения, зарубалась металлическими кантами лыж и в оледеневшие крутые склоны, ради них перелезала бесконечные буреломы, ради них со стонами выбиралась из снеговой ямы после очередного падения. В такие минуты она ненавидела их группу, ненавидела поход, ненавидела туризм вообще, и в душе осыпала самой злобной бранью руководителя (товарищи весьма бы удивились, узнав, что их кроткая и правильная Танюша может оперировать, хоть и мысленно, такими словами). С первого дня похода она уже мечтала о его скорейшем завершении, о возвращении в тепло и комфорт, грезила о жарком душе, после чего можно облачиться в чистую и сухую одежду взамен потной и грязной, и после скудного походного пайка воссесть за ломящийся от яств стол. Само собой, важная роль в сказочных грезах отводилась воображаемому спутнику этого застолья. Чем тяжелей ей было, тем красочней Танюша воображала себе счастье со всеми его сладкими компонентами – теплом, чистотой, едой и Мужчиной. Если в обстановке городской квартире эти грезы буксовали, словно стесняясь своей неосуществимости, то в условиях похода они вновь оживали и расцветали. Как же было после этого не любить лыжный туризм? Посреди северных снегов Танюша на время забывала о том, что она одинокая и несчастная, что тело ее стареет и увядает. Все человечество на время похода сокращалось для нее до шести – максимум пятнадцати душ, и Танюша чувствовала себя, как на необитаемой планете, где ее не с кем сравнивать, и где каждый человек, даже глупая, жадная, злая и одержимая мечтами о счастье женщина имеет свою ценность. Десятки километров лесов до ближайшей таежной станции отгораживали Танюшу от правды, и она наслаждалась искусственным бытием – а может, как раз, самым настоящим. Здесь не было времени. Люди здесь застывали в вечном магическом настоящем, как герои сказочного повествования. И даже пространство имело чисто номинальную связь с городами планеты Земля. Конечно, где-то они существовали, эти города – раз в набедренных сумках были тщательно завернуты в полиэтилен железнодорожные билеты домой. Но для самих городов путь сюда был недостижим, потому что вел через километры усталости, сдавленных в горле слез и мокрых, стынущих на морозе носков. Понятно, что существовали вертолеты, которые могли в любой момент смять волшебство сказки и высадить вот хоть на том пригорке толстых праздных богачей в комуфляже, с тетками, ружьями и водкой. Но Танюша старалась верить, что ее Север пока еще не вошел в моду у респектабельных путешественников и элитных охотников. К счастью, танюшин походный руководитель намеренно избегал раскрученных туристических достопримечательностей, где могли встретиться подобные попутчики, так что тут их желания совпадали.

Таня ходила в походы, чтобы на время забыть себя – злую и несчастную – и стать другим человеком – простым, добрым, смиренным и стойким. Получалось лишь отчасти, но и этого было довольно. Потом, вернувшись домой, она с удовольствием вспоминала, что почти две недели у нее не было ни привычной тоски, ни привычного стыда за себя, ни даже ее тела – надоевшего, некрасивого, жалкого. Все сдирал холод, скудная еда, сырые ноги. Оставалась только душа. В каком-то смысле Таня в походах становилась бесплотной. Нет, руки и ноги у нее были, и их ценность была поважней, чем в городе, но исчезала некая женская телесность, с помощью которой Танюша привыкла себя осознавать и представлять в чужих глазах: в восемнадцать лет – с гордостью, в тридцать семь – с отчаянием. В походе она освобождалась от этого застарелого груза и становилась просто совокупностью чувств: чувством упругости снега, по которому так неожиданно споро бегут сегодня лыжи, восхищением заснеженными елями-великанами и счастьем, которое только здесь ей и удавалось испытать. А потом избирательная послепоходная память стирала плохие ощущения и оставляла лишь хорошие. Сколько раз, уставшая, замерзшая и обозленная на своих довольных, веселых и сильных друзей (которые, казалось, не замечали ни холода, ни сырости), Танюша клялась себе, что никогда более не пойдет в поход; что эта глупость – в последний раз. Но в тепле, просохшая и накормленная, ее тоска вновь оживала и, стоило вернуться, Танюша уже мечтала о новом походе. Потому что без них никакого смысла в ее жизни не было.

…