Танюша растерянно улыбнулась. Если бы не регулярные расспросы ее собственной мамы, она бы и не вспомнила, что эта процедура является не то что необходимой, но вообще существует. Жизнь с Ионом была такой прекрасной, что всякая дополнительная полировка счастья выглядела излишеством. Но раз он так считает, значит, это нужно. Действительно, что он скажет своей маме? Танюшу не удивило, что в отношении к теще это соображение в расчет не принималось. Ну что ж, значит, там, в Дубоссарах, такая особенная мама, перед которой можно появляться только женатыми. При мысли об этом событии в ее голове не возникло ни одной из тех сказочных картин, которые рисуют себе все невесты и которые прежде, до Иона, алчно рисовала она сама: Танюша в ослепительном белом платье, с гроздями цветов, рядом с огромным столом, заваленным яствами; а еще толпа восхищенных гостей и золотое кольцо, которое при помощи чьей-то руки налезает на ее палец… Когда-то у нее была целая коллекция подобных изображений, тщательно продуманных и выписанных, успевших покрыться пылью от старости и неупотребления. Но с некоторых пор они все незаметно отправились на дальнюю свалку памяти. К чему было мечтать о счастье, когда оно было тут, с ней и в ней, и она сама была в нем? И вместо того, чтобы представить себя в подвенечном платье и в ореоле величия, Танюша задумалась о том, что трудновато, наверное, будет Иону выкроить время, чтобы сходить в ЗАГС и сделать
Электричка была полупустой: к счастью, еще не наступило время массового возвращения публики «с природы» в город. Иону и Танюше достались два сидячих местечка рядом. Даже когда можно было занять самые козырные места — друг против друга у окна — они предпочитали садиться рядом, плечом к плечу, и Танюша забиралась в свой любимый «домик» — Иону под крыло. Но, угнездившись и с минуту понаслаждавшись его близостью, Танюша вдруг снова вспомнила то, что беспокоило ее час назад — а именно, странные слова пьяного гопника. Небо за окном сразу посерело, сладость прикосновения мужниной руки стала чуть-чуть пресней. Нет, она должна была срочно поквитаться с этой вопиющей несправедливостью — найти ответ, который разрешил бы противоречие!
— А может, он имел в виду, что я злая в глубине души? Может, он обладает способностью читать мысли?
Ион медленно приподнял отяжелевшие веки: оказывается, он успел задремать.
— Тогда мне особенно жаль, что человек с такими данными опустился так низко… и еще ниже опустится, — наставительно изрекла Танюша. — И, кроме того, получается вдвойне несправедливо. Предположим, кто-то в душе не очень хорошо относится к окружающим. Но при этом он внешне ничем не показывает своего отношения. Он никого не ругает, не осуждает. Он даже помогает тем, кого ненавидит — например, убирает для них мусор… Разве можно после этого называть его злым?
— Э-гм… Наверное, нет.
— Вот и я о том же. Ведь злость — это проявление. А если она запрятана глубоко внутри и никак не показывает себя? Значит, это не злость!
— Да, пожалуй.
— Значит, я не злая, и этот алкоголик был не прав!
— Однозначно не прав.
Танюша на некоторое время успокоилась, но потом ее засвербил новый червь сомнения.
— Ионушка, ты спишь?
— А? Нет.
— Скажи, а тебе самому случалось на кого-то сильно злиться? Кого-то ненавидеть?
— Мне? Э-э… Ну конечно.
— Очень сильно?
— Безусловно.
— А кто это был? И за что ты на него злился? — оживилась Танюша.
Ион задумался и потер лоб, завешанный черными кудрями.
— Ну, кто же?
— Понимаешь… Я, кажется, забыл, как его звали. Но вечером обязательно вспомню, обещаю.
— Ну хорошо, имя необязательно. Но что он плохого тебе сделал, ты ведь помнишь?
— Помню-помню, сейчас… — Ион напряженно сдвинул брови, глядя в одну точку перед собой и словно пытаясь высмотреть там давнишний объект ненависти. — Ну надо же! Точно что-то с головой случилось. Всегда помнил, а теперь напрочь вылетело.
— Забыл? — огорченно спросила Танюша.
— Да, представляешь! Вот вроде он стоит передо мной, нехороший этот мужик, а вспомнить, кто он и что сделал — не могу.
— Как он хотя бы выглядел? — отчаялась Танюша.
— Ну, такой плотный, белобрысый… Или погоди, нет: он как раз был худой. И волосы были темные. А может, их и вовсе не было.
— Чего не было?
— Волос. Он был лысым.
— Точно?
— Ох, ты так спрашиваешь, что теперь я уже не уверен. Знаешь, нет: волосы все-таки были. Да-да, темные и довольно длинные. Но вот мужик это был или женщина, я наверняка сказать не могу. Одно точно — это был очень нехороший человек, очень!
— Ионушка! — Танюша укоризненно на него посмотрела; она все поняла.
— Что? — Ион крепился-крепился, но все-таки рассмеялся. Складка между бровями у него почти исчезла.
— Ты надо мной смеешься, Ионушка.
— Вовсе нет, Танюшечка. Я и правда не помню.