Мы никогда не ссорились, ни разу не выясняли отношений, не высказывали претензий, хотя они, конечно, были. Мы мало говорили, потому что Алекс не любит говорить, он любит делать. Ни разу не признались друг другу в любви, и это было очень странно, потому что то, что жило в его глазах, да и в моих, вероятнее всего, тоже, иначе как любовью не назовёшь.
То было самое замечательное и самое беззаботное время из всей нашей жизни. Мы были счастливы оба и согревали этим счастьем всех, кто рядом. В первую очередь моих детей, конечно, которые открыто начали называть Алекса отцом — это было ужасно для меня, но упоительно для моего мужа, и меня это согревало. Потом, его друзья не раз говорили, что «никогда не видели Алекса таким счастливым», а главное, «замечательно то, что он, наконец, остановился», намекая на череду девиц в его жизни. Конечно, мне это льстило, но с другой стороны, его любвеобильность унижала, сидела ядовитой занозой, отравляла ожиданием того, когда всё это закончится.
Эта идея так прочно засела в моей голове, что, я всерьёз гадала, сколько же ещё времени мне отпущено рядом с ним. Уговаривала себя не думать о плохом, но у меня, конечно, не получалось, и поэтому я нашла другой выход — договорилась сама с собой, что просто буду жить и стараться сполна насладиться всем, что он сможет мне дать: от космического секса до его практически неограниченных финансовых возможностей. Эти самые «возможности» тоже имели свою цену, и впоследствии она оказалась гораздо выше, чем я могла себе представить. Но в то время она проявляла себя только тем, что Алекс вечно работал: в офисе, на вечеринках, дома всегда засиживался допоздна над своими планшетами и чертежами, расчётами. Он уже давно перерос архитектора и был бизнесменом, но всегда занимался любимым делом — создавал дома, потом строил их. У него бывали сложнейшие проекты, и их масштабность надолго отнимала его у меня, и это очень удручало.
Однажды я спросила его:
— Зачем так много работать и иметь столько денег, сколько и не нужно вовсе? Не лучше ли меньше работать, иметь меньше денег, но больше времени для семьи и любимых занятий?
Он ответил:
— Моя работа и есть моё любимое занятие, а что касается времени для семьи, у любой задачи есть своё решение.
И мы договорились тогда, что по воскресеньям Алекс не будет работать вообще, это будет целиком наш день. Впоследствии он строго соблюдал этот уговор, и, по сути, эти воскресенья и были нашей жизнью.
Я видела, что Алекс смотрит на меня не так, как на других, а по-особенному. Но это и не был тот взгляд, отражавший глубинную чувственность и уязвимую, только родившуюся любовь, в котором я тонула тогда, в Кишинёве, годы назад. А мне хотелось бы увидеть его вновь… хотя бы раз.
Я помню и никогда не смогу забыть его влюблённые глаза, полные грусти и обречённости, когда он умолял меня стать его женщиной. Так много раз он просил об этом, так долго и так упорно не сдавался. Та любовь была светлой, чистой, искренней и необыкновенно сильной, а я не ценила её, воспринимала, как временную данность, которой неизбежно суждено умереть. И ни разу мой прагматизм не сказал мне, что абсолютно всё во Вселенной преходяще, и весь наш смысл заключён в мгновении, проживаемом прямо сейчас. В глазах, неотрывно глядящих в твои, в объятиях, прикосновениях, в чувствах, потому что они и есть жизнь. Лишь теперь я понимаю, как ценно было то время, ведь впервые возникшее чувство, волнующее, трепетное, не загрязнённое шумами проблем, забот, препятствий, да и просто временем, не повторится никогда.
Сейчас Алекс другой. Я знаю, он любит меня, заботится и бережёт, но это уже совсем другое чувство — зрелое, изменённое, искривлённое болью, отчаянием, унижением, разочарованиями, решениями, давшимися нелегко.
Влечение — явление, неподдающееся анализу, неподвластное объяснению, оно, как живой организм, существует само по себе, но всегда остаётся сильным, не меняется под влиянием времени, обстоятельств, угроз. Алекс генерирует его, сам того не желая, и даже более того, старается препятствовать, сдерживать всеми силами, но остановить его невозможно. Это почти бесперебойная чёткая волна, сигнал, который улавливают все самки в поражающей зоне его действия.
Я очень долгое время не осознавала всю масштабность проблемы до конца. Понимание приходило медленно, понемногу складывая мозаику из фрагментов нашей с ним жизни, событий, эпизодов.
Однажды мне довелось пойти с мужем в супермаркет. У Алекса было состояние, близкое к растерянности:
— Тут хаос, как можно во всём этом разобраться? — нахмурившись, вопрошает он.
— Знаешь, ты хоть иногда спускайся до обыденной жизни простых людей, а то если, не дай Бог, обанкротишься, ты ж погибнешь от голода! В магазине не разобраться, а что уж об остальном говорить!
— Ты не дашь мне умереть! — с широченной улыбкой подмигивает в ответ.